Не знаю, почему это открытие обернулось для меня шоком. Мать ведь никогда не говорила — по крайней мере, я не помнил, – что она родилась в Стейплфилде, на поиски которого во всевозможных атласах и справочниках я потратил долгие годы, и, как мне казалось, не совсем напрасно. В дорожном атласе Британии издательства «Коллинз» я отыскал крохотную деревушку с названием Стейплфилд – на южной окраине лесного массива Сейнт-Леонард в Западном Суссексе. Просто черная точка на желтой линии второстепенной дороги под номером В2114, но местечко выглядело вполне правдоподобно, хотя даже богатое воображение не позволяло представить, что отсюда можно увидеть корабли в Портсмутской гавани, находившейся в пятидесяти милях к юго-западу. Как полагала Алиса, большой загородный дом вполне мог носить название близлежащей деревни. Но ведь я никогда не спрашивал у матери о том, где находится Стейплфилд, да и вообще не задавал вопросов о ее жизни до Мосона. Почему я всегда верил, что ее родители умерли, когда она была совсем маленькой? Действительно ли она говорила мне об этом или я это просто придумал? Почему, в конце концов, я так долго мирился с ее молчанием? Разве я не имел права знать свою историю?

В тот вечер, когда мы после ужина сидели в гостиной, я вручил ей заветный документ. Она лишь мельком взглянула на него и тут же отшвырнула.

– Зачем тебе это понадобилось? – В ее голосе зазвучали зловещие нотки.

– Я оформляю паспорт.

– Зачем?

– Я собираюсь ехать в Англию. Как только накоплю денег.

Взгляд матери был устремлен на газовый обогреватель, который теперь заменял нам камин. Я не мог разглядеть ее лица за оказавшейся между нами лампой, но свет падал на ее руки, которые стали совсем как у госпожи Нунан – со скрюченными пальцами и набухшими суставами, усыпанные старческими пигментными пятнами, с синеватыми ногтями.

– Чтобы там остаться… – произнесла она наконец.

– Еще не знаю, мама. Но если я останусь, то хочу, чтобы ты тоже переехала туда.

– Я не могу себе этого позволить.

– Я бы помог.

– Я бы не приняла твоей помощи. Как бы то ни было, я бы не вынесла тамошних зим.

– Но ты ведь терпеть не можешь жару, мама.

– Холод еще хуже.

Она механически произносила слова, словно сама себя не слышала.

– Мама, я не хотел тебя расстраивать. Но пришло время поговорить… еще раз. О твоей семье. Потому что это и моя семья.

Повисло тягостное молчание, и, не в силах терпеть его дольше, я первым нарушил его.

– Мама, ты слышала, что я…

– Я слышала.

– Тогда скажи мне… – Я запнулся, не зная, о чем спросить. – Я… послушай, я до сих пор помню все, что ты мне рассказывала, когда я был… ну, до того, как я… ты рассказывала про Стейплфилд, про свою бабушку, и я хочу знать… почему ты перестала говорить об этом, почему я ничего не знаю… – Я услышал, как дрожит мой голос.

– Больше нечего рассказывать, – произнесла она после долгой паузы.

– Но как же так? А твои родители? Что с ними случилось?

– Они оба умерли… когда мне было всего несколько месяцев. Я их совсем не помню.

Ее руки свесились с подлокотников кресла.

– И ты жила со своей бабушкой… Виолой… она была твоего отца… или матери?..