В половине четвертого я позвонил в архив, где мне сообщили, что свидетельства о смерти прибудут не раньше утра понедельника. Я решил поработать еще часок – механическая работа, по крайней мере, отвлекала меня от мыслей о Джерарде Хью Монфоре, младенце, а потом перекусить и в последний раз наведаться в Феррьерз-Клоуз. Будет еще светло, рассудил я.

Вернувшись к микропленкам, я вдруг вспомнил кое-что из письма мисс Хамиш: Питт-старший – Эдвард Никол Питт, адвокат, 18, Уэтстоун-парк, – неоднократно давал объявления в газете, пытаясь разузнать что-либо об Энн, которую в последний раз видел 26 октября 1949 года. Я даже мог вспомнить это объявление дословно. И вот начиная с конца ноября я стал скрупулезно просматривать колонки объявлений, пока не нашел запись, сделанную 16 декабря 1949 года:

Это объявление повторилось еще пару раз с интервалом в две недели. Я начал просматривать пленки за февраль и март, рассчитывая вот-вот наткнуться на нечто подобное, связанное с исчезновением Энн. Подчиняясь четкому рабочему ритму, я успевал пробежать пять дней за минуту, шесть минут уходило на месяц. Добравшись до конца июня, я прервался, чтобы свериться с письмом мисс Хамиш. Господин Питт был обеспокоен, когда она пришла к нему в феврале 1950 года. «Он поднял на ноги полицию, неоднократно помещал объявления в газете». Разумеется, он бы не стал ждать четыре месяца. Я работал быстро, но внимательно, проверяя каждую дату, чтобы ничего не пропустить; я твердо знал, что просмотрел каждое объявление. Мои поиски продолжались вплоть до декабрьских номеров газеты, но я так ничего и не обнаружил.

Свет, струившийся сквозь цветные витражи окон, словно капельками крови забрызгал мебель и ковер в гостиной, а по стенам тянулись его кровавые струи. Идеальное оформление для последнего вечера в доме. Я притащил в библиотеку пакет с тряпками и моющими средствами и принялся за уборку.

Оттирая пятна под кушеткой, я вспомнил унизительные моменты далекого детства в Мосоне; хотя они происходили во сне, я все равно чувствовал себя виноватым. Сейчас у меня действительно было очень странное ощущение, сродни джет-лэгу: я был выжат и морально, и физически, но разум оставался чистым и ясным. И в минуты, когда он не был занят мыслями об исчезновении Энн и Хью, категорически отказывался воспринимать ночной шепот иначе как кошмарный сон.

До сих пор я старался не думать о планшетке: орудуя тряпкой возле кушетки, я видел лишь верхушку карандаша над столом. Но это видение вновь ввергло меня в водоворот мыслей: я знаю, что не писал эти послания; она не могла двигаться сама по себе; послания все-таки были; никто другой не мог написать их… И так они носились по кругу, вперемешку с мыслями об Алисе, о пропавших людях, о Стейплфилде и Джерарде Хью Монфоре, младенце, умершем в Вестминстерском округе. Можно сказать, это был мой сводный брат, только я своим рождением обязан его смерти. Я до сих пор не знал, от чего он умер. Я был его призраком; или он был моим – в этом я еще не разобрался.