«Декабрь 1996 года. Пропали без вести жители Воронежа Исаева И.А., Крапивин О.Е., приехавшие в гости к жителю д. Алексеевка Крапивину Е.В. В 5 км к югу от д. Алексеевка найдена разорванная перчатка, принадлежащая Крапивину О.Е., со следами крови…»

«Декабрь 1997 года. Обнаружен труп лесника местного леспромхоза Сидорова П.П. с множественными колото-резаными ранами тела…»

Как-то не густо в этом году. Пропавших без вести нет. Стоп! Как нет? Вспоминаю статью в газете, которую мне дала Пелагея Герасимовна. Именно тогда пропала семья участкового. Странно. Может быть, ему было неловко писать про своих родных?

Так… 98-й год, 99-й…

ЧТО?!!!

«Декабрь 2000 года. Без вести исчезли жители Воронежа… На месте происшествия, в дер. Чертовка, обнаружена первая фаланга указательного пальца правой руки… Следы крови… Убиты в своем доме… Арбузовы…»

Меня как будто оглушило. Я несколько раз перечитал статью, чувствуя, как меня охватывает паника. Мало того, что этот бывший участковый предсказывает исчезновение каких-то городских ребят, он еще пишет и про убийство моей жены и дочки! Мне эту папку Аникеев дал ранней весной, а сейчас только осень. Странно, что я не видел этот листок раньше. Нет, он точно чокнутый! А я с женой из-за него ругался!

Смотрю – а там и другие года прописаны, вплоть до две тысячи восьмого включительно! Ай да участковый! Лечили его лечили, – да не долечили!

После всего этого страшно заболела голова, и надо было как-то развеяться. Уже стемнело. Жена с дочкой читали вслух какую-то книгу. Мне стало стыдно за постоянную грубость, и сердце сжало, словно клещами. Я тихонько оделся и вышел. Узкий серп месяца повис над лесом, вплотную подступившим к нашему забору. Было немного не по себе, когда мертвые избы, припорошенные инеем, будто окружили меня на тихой безлюдной улице. Сгоревшая изба стояла, спрятавшись в небольшой низине. Черные бревенчатые стены, пара стропил, оставшихся от крыши, печная труба еле виднелись в ночном полумраке. Хотя ветра не было, полуоторванные ставни на пустой впадине окна заворочались с тихим скрежетом. По спине забегали мурашки, и вдруг впереди отчетливо послышался тихий смех. Я попятился – смех раздался сзади, рванулся вбок и окунулся в эти странные шелестящие звуки. Не помня себя от страха, я мчался бегом от дома ведьмы. Смех кружился вокруг меня и слышался то тут, то там. Загнанным зверем я влетел домой, запер входную дверь, обессиленно сполз по косяку на пол и… перекрестился. Это я-то, атеист и скептик!

Ночью мне вновь приснился кошмар. Вокруг гудел огонь, со звоном лопались стекла. По избе, как загнанная волчица, металась безобразная старуха. Густой дым, как туман, стелился по комнате. С грохотом упала горящая балка. Рот страшной женщины растянулся в беззвучном мучительном крике, обнажая корявые желтые зубы, похожие на клыки. Она тщетно била табуреткой то в дверь, то в ставни. От дикого жара на старухе начала обугливаться кожа, седая пакля волос задымилась, сворачиваясь. Она упала, задыхаясь, и из последних сил попыталась открыть крышку подпола, но обрушившаяся крыша, выбив сноп искр, похоронила под собой хозяйку избы.