В памяти Анжелины всплыли обрывки фраз, окутанные чудесным флером. «Жермена Кузен[29], так ее звали, много страдала и умерла совсем молодой. Ей было всего двадцать два года, — рассказывала Адриена Лубе. — Знаешь, почему ее изображают в переднике, полном цветов, Анжелина? Вскоре после смерти матери Жермены ее отец женился. Но мачеха невзлюбила падчерицу и все время придиралась к ней. Однажды она обвинила девушку в краже хлеба, только чтобы иметь повод ударить бедняжку. Мачеха подбежала к Жермене и заглянула в карман передника, но увидела там лишь несколько роз. А потом Жермена заболела. Девушка сумела убедить отца доверить ей пасти овец, чтобы иметь возможность молиться на лоне природы. Поистине она была очень набожной и благочестивой. Когда через несколько лет после смерти Жермены люди вскрыли ее гроб, то им показалось, будто она просто спит. Ни ее тело, ни цветы, лежавшие у нее на груди не истлели. Ей приписывают много чудес, которые она совершила как при жизни, так и после смерти».

— Чудо! Я так нуждаюсь в чуде! — приговаривала Анжелина, глядя на статую святой.

Она опустилась на колени и стала горячо молиться.

Спала Анжелина плохо. Ее терзали мысли о будущем сына. Требования Эвлалии казались ей вопиющим шантажом, хотя она понимала обоснованность подозрений кормилицы.

«Я не могу показать акт о крещении. Я даже не могу попросить кого-нибудь сыграть роль бабушки», — в отчаянии думала Анжелина.

Ранним утром она бесшумно вышла из дома и отправилась на кладбище, чтобы собраться с мыслями на могиле матери, простом земляном холмике, над которым возвышался крест.

Утро было прекрасным. По небу цвета лаванды неторопливо плыли золотисто-розовые облака, в зарослях кустарников заливались птицы.

— Мама, здесь все дышит покоем! — прошептала Анжелина и положила к подножию креста небольшой букет ярко-красных цветов. — Я принесла тебе твои любимые георгины, которые ты посадила три года назад. Посмотри, какие они красивые! Кусты чайных роз тоже прелестны! Зимой папа обрезал их, конечно, не так хорошо, как это делала ты, но все же. Мама, если ты меня видишь, то, наверное, расстраиваешься. Я хотела быть самим совершенством, во всем следовать твоему примеру, но согрешила и солгала. Я отдалась мужчине, а он предал меня.

Дрожащим голосом Анжелина тихо добавила:

— Мама, прости меня! Я думала, что Гильем попросит моей руки. Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была рядом! Мне так одиноко! Я никому не могу довериться.

В отчаянии Анжелина перекрестилась, а затем провела рукой по деревянному кресту, который Огюстен Лубе покрасил в белый цвет. Острым шилом он выгравировал имя своей жены: «Адриена Лубе» и, чуть ниже, даты: «1832–1877».

— Мама, вчера в Бьере я встретила дядюшку Жана. Мне было так стыдно, когда он говорил о моей добродетели. Возможно, тебе тоже стыдно за свою дочь.

Под чьими-то энергичными шагами на центральной аллее захрустел гравий. Анжелина тут же замолчала. Она боялась столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь из семьи Лезаж. Но это был могильщик с лопатой на плече. Он поприветствовал Анжелину, одним пальцем приподняв соломенную шляпу.