— Где ты шлялся, подлая тварь? — рявкнул отец Гильема, глядя кучеру в лицо. — Тебя не было на месте, я в этом уверен. Под конец мессы мадам плохо себя почувствовала и хотела, чтобы ты отвез ее домой. Признавайся! Ты пошел в таверну, нарушив мои приказания! Ты не должен был слезать с козел, дрянь, сволочь! Симмоне никогда бы не оставил нашу коляску без присмотра! А из-за тебя мадам пришлось самой влезать на сиденье, и от этих усилий ее сердце остановилось. Ты уволен! И не получишь ни су!
Анжелина отступила на шаг, уверенная, что сейчас слуга укажет на нее. Но ничего подобного не произошло по той простой причине, что кучер даже не догадывался о роли, которую сыграла молодая женщина в этой драме. Большой любитель выпить, он презирал своих новых хозяев. Он увидел лишь, что мадам билась в конвульсиях, лежа между сиденьями. Кажется, поблизости находилась какая-то молодая женщина, но для него это ничего не значило.
— Я пошел справить нужду, мсье, — оправдывался кучер. — Сегодня вечером я совсем не пил, клянусь! Когда я вернулся, мадам уже было плохо…
Оноре Лезаж снял перчатку и с размаху ударил его по щеке. Лицо Оноре Лезажа было перекошено от неимоверных страданий, глаза яростно сверкали. В эту минуту он был как две капли воды похож на Гильема, своего младшего сына. Происшедшее поразило Анжелину: она видела своего возлюбленного в таком же состоянии.
«После нескольких первых поцелуев я отказалась отдаться ему, и он рассвирепел, — вспоминала она. — Его глаза были полны слез, и размахивал руками он точно так же. Я была настолько потрясена, что уступила. Боже мой, какую ошибку я совершила! Он же меня предал!»
Анжелина полагала, что самым тяжелым испытанием для нее было рождение сына в пещере Кер, которого затем она была вынуждена доверить кормилице. Но теперь она страдала еще сильней. Воспоминания о той морозной ночи с горьким привкусом трагедии никогда не изгладятся из ее памяти. Она это так остро почувствовала, что бегом кинулась в опустевший собор и там, мертвенно-бледная, растерянная, припала к подножию статуи Христа.
«Иисусе, Господи Иисусе милосердный, ты, кто простил женщину, совершившую прелюбодеяние, ты, кто есть светоч и любовь, защити меня, сжалься надо мной! — мысленно молилась она. — Я согрешила, тяжко согрешила, Господи Иисусе! Я познала мужчину вне священных уз брака и окрестила нашего сына водой из родника. Теперь меня постигла небесная кара. Мой сын навсегда останется байстрюком без роду-племени, а я, Анжелина Лубе, никогда не буду порядочной женщиной, поскольку замарала свою честь, запятнала ее!»
В ушах Анжелины беспрерывно звучали оскорбления, брошенные ей Эжени Лезаж. Эти непристойные слова разрушили магию объятий, в которых они — она и Гильем — сливались. «Возможно, он думает, как и его мать! — говорила она себе. — Он принимал меня за шлюху и просто воспользовался моим телом. А кошелек с деньгами был платой за услуги…» Осознав это, Анжелина жалобно застонала. Она встала на колени, охваченная желанием умереть, и ударилась лбом о мраморные ступеньки алтаря.