— Боже, какой ужас!

— Но это не конец, — продолжила свой рассказа Анжелина. — Спаситель покусал Сегену руки и лицо. Изнемогая от боли, эта грязная свинья повалилась на землю. Овчарка схватила его за горло, но только лишь для того чтобы не дать Сегену возможности пошевелиться. Теперь он был полностью во власти собаки. Я думаю, что Спаситель ждал моего прихода. Он никогда не осмелился бы сомкнуть челюсти и убить человека.

— А говорят, что у животных нет души и разума! — возмутилась Жерсанда. — Слава богу, это чудовище за решеткой! Теперь он никому не сможет причинить вреда.

— Октавия сказала то же самое. Но вы не знаете, чем все закончилось. На рассвете Блез Сеген повесился в своей камере.

— Ах! Он избежал людского возмездия! Будем надеяться, что ему не удастся избежать суда Божьего! Как только подумаю о Марте, этой молоденькой служанке, и о твоей подруге Люсьене… Малышка, налей мне немного ликера. Это придаст мне сил.

Анжелина поспешила выполнить просьбу своей подруги. Жерсанда была бледной, казалось, она потрясена до глубины души.

— А ужин? Давай теперь поговорим о приятных вещах! Я больше слышать не хочу об этом садисте с кабаньим рылом.

— О, наш знаменитый ужин! — воскликнула молодая женщина. — Когда мы — отец, Розетта и я — вышли из здания жандармерии, колокола собора пробили восемь часов вечера. Жермена нервно ходила по площади, не в силах побороть волнение. Чуть раньше она поднялась на улицу Мобек и увидела, что в доме никого нет, хотя приборы стояли на столе. Ее можно понять: папа задержался на исповеди и не вернулся домой. Когда она узнала о том, что произошло, то, обняв Розетту, расплакалась. Я тоже так разнервничалась, переживая эту трагедию заново, что решила перенести праздничный ужин. Мне хотелось остаться наедине с Розеттой, ободрить ее. Но, оказывается, я плохо ее знала. Знаете, что она мне сказала? «Мсье Огюстен, мадам Лубе и вы, мадемуазель Анжелина, не надо портить праздничный вечер из-за меня. Я видела и не такое. В моей жизни всякое бывало. Нельзя, чтобы пропал жареный гусь! Я уверена, что он готов!» Увы, Жерсанда! Огонь погас, птица почти остыла. К тому же с одного боку гусь подгорел, а с другого был чуть сыроватым. Но все же мы поужинали. Картошка оказалась настоящим лакомством, да и яблочный пирог удался.

— О, Анжелина! Моя дорогая Анжелина! — улыбаясь, воскликнула старая дама. — Как я люблю тебя, малышка! Поверь мне, я испытываю огромную нежность к этому прелестному цветку нищеты, нашей Розетте. Я считаю своим долгом научить ее читать и писать, это еще и доставит мне радость. Но ты не ответила на мой вопрос. Мне это не приснилось, я наяву слышала, как ты сказала: «Почему я не доверяла ему? Почему?» Значит, ты говорила не о Сегене!

Молодая женщина опустилась на колени перед диваном и взяла Жерсанду за руку.

— Конечно, не о Сегене, мадемуазель. Я говорила о невиновном, которому причинила огромное зло, — это Луиджи, скрипач. По моей вине его чуть не осудили и не отправили на эшафот. В Бьере разъяренная толпа бросала в него камни. Я уже не говорю о том, что отец Марты выстрелил в него и ранил, возможно, смертельно.