Когда Сельма не сидела взаперти в своей комнате, она находилась рядом с детьми или Муилалой, поэтому поговорить с глазу на глаз не было никакой возможности, и это мучило Матильду, мечтавшую получить прощение. Она бегала за Сельмой, когда та оказывалась одна в саду. Однажды Матильда схватила ее сзади за блузку и едва не придушила.

– Позволь мне все объяснить. Умоляю тебя, перестань меня избегать, – упрашивала она.

Но Сельма резко развернулась и стала отчаянно отбиваться обеими руками и пинать Матильду ногами. Тамо услышала крики женщин, которые дрались, как малые дети, но не решилась вмешаться. «Потом они придумают, как свалить всю вину на меня», – рассудила она и задернула штору. Матильда прикрывала рукой лицо и умоляла Сельму:

– Опомнись хоть немного! Все равно твой красавчик авиатор сбежал, как только узнал о ребенке. Ты должна радоваться, что тебе помогли избежать позора.

Ночью, когда Амин храпел у нее под боком, Матильда вспомнила свои слова. Она правда в это верила? Неужели она стала такой? Одной из тех, что призывают других вести себя благоразумно, отступиться, предпочитают счастью респектабельность? По большому счету, думала она, я ничего не смогла бы сделать. И она несколько раз мысленно повторила это, не потому что раскаивалась, а для того, чтобы убедить себя в своем бессилии и смягчить чувство вины. Ее интересовало, что делают в эту минуту Мурад и Сельма. Она представила себе обнаженное тело ординарца, его руки на бедрах жены, его беззубый рот у ее губ. Она так живо вообразила себе их соитие, что едва сдержалась, чтобы не закричать, не столкнуть мужа с кровати, не залиться слезами, оплакивая судьбу этой девочки, от которой она отреклась. Она встала и принялась расхаживать по коридору, чтобы успокоить нервы. Зашла на кухню и уничтожила остатки песочного пирога с джемом, наевшись до тошноты. Потом высунулась в окно, уверенная, что непременно услышит стон либо рык. Но до нее не донеслось ни звука, только крысы, шурша, сновали по стволу гигантской пальмы. Тогда она поняла, что больше всего ее мучил, выводил из себя даже не этот брак, не выбор Амина, а противоестественность этого сношения. И ей пришлось признать, что она преследовала Сельму не столько для того, чтобы попросить прощения, сколько чтобы узнать подробности этого невозможного, чудовищного сожительства. Она хотела узнать, страшно ли было девочке, испытала ли она отвращение, когда в нее проник пенис супруга. Может, она закрыла глаза и вспоминала своего летчика, чтобы не думать о старом уродливом вояке.

Однажды утром во двор въехал пикап, и два парня выгрузили из него большую деревянную кровать. Старшему было не больше восемнадцати. Он носил бриджи до середины икры и выцветшую на солнце фуражку. Другой был и того младше, и его пухлое детское лицо никак не соответствовало крупному мускулистому телу. Он держался в сторонке, ожидая распоряжений своего товарища. Мурад велел им занести кровать в гараж, но парень в фуражке только пожал плечами.

– Не пролезет, – заявил он, указывая на дверь.