В Египте его звали Михос, страж горизонта.
Это очень тонкая линия, Уилл Генри, говорил он мне, когда я был мальчиком. Для большинства это то место, где море встречается с небом. Ее невозможно пересечь; иди к ней хоть тысячу лет, она все равно останется недостижимой. Ты понимаешь, что нашему виду потребовалось более десяти тысяч лет, чтобы осознать этот факт – мы живем на мяче, а не на диске?
Письмо дожидалось меня на стойке портье в отеле «Плаза», куда я вернулся после ночных трудов. Конверт был заклеен старомодной печатью из красного воска. Внутри был один листок, попахивавший дохлой рыбой, а на нем корявыми квадратными буквами было написано следующее:
Многоуважаемый мистер Генри!
Надеюсь, что мое письмо застанет вас в добром здравии; если жизнь доктора Пеллинора Уортропа вам сколь-нибудь дорога, будьте любезны прислать мне десять тысяч долларов. Прошу вас передать мне эти деньги таким же способом, каким вы получили это письмо, завтра в пять часов пополудни. Если деньги будут лежать здесь, он останется жить. Если нет, умрет. С глубочайшим почтением, ваш искренний друг.
Подписи не было. Вместо нее были рисунки: черная рука и кинжал с каплями, как я понял, крови.
Я вышел из отеля и направился к каменному дому на Пятой авеню.
Хозяин встретил меня в пурпурном халате и шлепанцах в тон, ватные облака волос венчали массивный утес его головы. Красными спросонья газами он пробежал письмо, то и дело громко зевая; прогнал горничную, которая принесла кофе с яблочным штруделем.
– А что говорит портье? – спросил он наконец.
– Коротышка, с сильным итальянским акцентом. Письмо принес около часа пополуночи, как раз когда я возился на мосту с ирландцами.
Он вытянул из хьюмидора сигару. Она выпала из его скрюченных пальцев и покатилась по персидскому ковру. Я поднял ее и протянул ему.
– Черная Рука! – сказал он. – Ах, Пеллинор, Пеллинор, предупреждал же тебя твой старый учитель – не ходи!
– Что такое Черная Рука?
– Ты что, не читал письма? – Он ткнул пальцем в рисунок. – Ах, мерзавцы! Им нельзя доверять. Я ведь предупреждал.
– Зачем какому-то итальянцу доставлять письмо ирландской банды?
– Не ирландской, а сицилийской – он в руках каморры, подлеца Франческо Компетелло. Это опасный человек, я ему говорил.
– Не понимаю, мейстер Абрам. Зачем доктору Уортропу…?
– Затем, что дело наше темное и грязное, сродни политике: никогда не знаешь, с кем ляжешь и как выспишься. У него была идея привлечь заклятых врагов ирландцев к поискам Т. Церрехоненсиса.
– В обмен на что?
Его глаза над крючковатым носом превратились в маленькие щелочки.
– В каком смысле?
– В том смысле, что преступники обычно не помогают людям просто так, по доброте душевной, мейстер Абрам, – сказал я тихо. – Значит, доктор Уортроп был готов предложить им что-то за участие.
Он взмахнул пухлой рукой. В другой он держал незажженную сигару.
– Он сказал, что Компетелло у него в долгу за какую-то услугу, которую Уортроп оказал ему годы назад в Неаполе, когда из Италии изгоняли каморру. Подробностей я не знаю, но он всегда поддерживал отношения с разными сомнительными типами.