– Значит, ты меня не поцелуешь? – спрашивает она, приоткрыв губы.

– Хотелось бы, – говорю я, придвигаясь к ней.

– Так почему же нет? Чего тебе не хватает – вина или крови?

Горю, кричал мой отец. Горю!

– Мне надо сказать тебе кое-что, – шепчу я, мои губы в миллиметре от ее губ, они так близки, что я чувствую их тепло и ее дыхание.

– Это как-то связано со свободной любовью? – спрашивает она.

– Косвенно, – отвечаю я, и слова застревают у меня в горле. В голубом пламени ее глаз я вдруг вижу своих родителей, они танцуют. – У меня внутри есть кое-что…

– Да?

Я не мог продолжать. Мысли понеслись как бешеные. Меня обжигало изнутри, черви сыпались из его глаз, я слышал: «Ты боишься иголок?», и еще «Что ты делаешь?»; слова «Лили, Лили, не терпи меня возле себя, гони прочь, не заставляй видеть, как ты страдаешь» рвались с моих губ, и я видел ту штуку в банке, и другую, в располосованной грудной клетке вора, – она лопнула, как лопнула когда-то скорлупа яйца Т. Церрехоненсиса, и наружу глянул янтарный немигающий глаз; зараза – вот мое наследство; каждый мой поцелуй – пуля, летящая точно в цель, отравленный кинжал; я умру, умру, но не полюблю никогда, Уилл Генри, никогда, никогда; бестелесность воды и плотность чашки, сосуда, ее, Лили, таящей в себе неисчислимые годы; нет, прочь, прочь, прочь.

– Прощай, Уильям Джеймс Генри.

Кто-то толстый вынырнул из озера теней, разлитого у подножия лестницы. Ему хватило ума заговорить раньше, чем я снес с плеч его безобразную башку.

– Эй, слышь, парень, пукалку-то убери. Это я, Исааксон.

– Что ты делаешь в Монстрариуме? – перебил его я. – Разве твой хозяин не кончил свои дела здесь?

Он склонил голову к плечу, как делает ворона, с любопытством разглядывая аппетитный кусок падали.

– Мне велели встретить тебя здесь.

– Кто велел? И с какой целью?

– Доктор фон Хельрунг – помочь тебе прибраться.

– Мне не нужна помощь.

– Да ну? А как насчет того, что больше рук – меньше труд?

– Да, а еще у семи нянек дитя без глазу. Продолжим обмен трюизмами?

Я проскользнул мимо него; он поплелся за мной. Когда я зашел в чулан за ведром и шваброй, он стоял у двери и ждал. Потом ждал у раковины, где я наливал в ведро воды.

– Знаешь, Уилл, у меня такое чувство, что мы с тобой не с того начали. Я понятия не имел, что ты знаком с Лили – по крайней мере, все время, что мы встречались с ней в Лондоне, она и словом о тебе не упоминала.

– Странно. Мы с ней знакомы с детства, регулярно пишем друг другу, а она мне тоже о тебе ничего не говорила.

– Думаешь, она нас дурачит?

– Сомневаюсь. Просто Лили любит, чтобы в жизни был вызов.

Он шел за мной, пока я тащил ведро и тряпку в Комнату с Замком. Ее можно было найти с закрытыми глазами: вонь разлагающейся плоти усиливалась с каждым шагом.

– Она хорошая девушка, не то что большинство в ее возрасте. Не размазня, кажется. Страстная. Точно, вот самое подходящее для нее определение. Она страстная.

– Да, страсти из нее так и прут.

– Капитальная девушка, не то что эти клуши, мои соотечественницы. Она такая – как это сказать? – раскованная.