Ивану стоило больших усилий ответить. Его придавили. Не словами и огнем глаз, а жестоким выговором этих слов:

— Не имею права судить вас. Пусть Господь судит.

— И на том спасибо. Хочу видеть вас разумным по-прежнему и справедливость вашу хочу видеть в трех «не»:

Не мешать людям верить в избранного ими Бога.

Не искать врагов среди друзей.

Не убивать зря.

«Как же он меня так раскатал, словно рулончик туалетной бумаги? — недоумевал Бурмистров, — Ничего не понимаю… Или он в самом деле колдун?»

Он был вполне доволен, когда Момот оставил Генеральную прокуратуру и покинул столицу вообще вместе с семьей Судских. Захотелось даже выйти и прогуляться просто так, без охраны, без машины, однако помощник отсоветовал:

— Зачем эти глупости, Иван Петрович? Шпана бузит — надо вам искать приключения? В кутузку их таскать не за что, а нервишки попортят своими шуточками крепко. А не пора ли вам развеяться от забот праведных? На даче недельку отдохнуть или в пансионат наш смотаться?

Секретарь говорил дельные вещи. Давненько он не отдыхал, не бродил бесцельно по лесу, как любил в молодости… По лицу секретаря, свежему, орошенному лосьоном и упитанному, читалось, что хозяин вполне доволен жизнью и беспокойства не ощущает от служебной круговерти — все должно быть в норме, без переборов и зауми. Бурмистров прислушался к совету.

— Да, пожалуй. Надо паузу сделать. И подальше забраться.

Заехать подальше не удалось. Заладили дожди, купания отпали сами собой, а в лесу бродить — мало удовольствия месить ногами влажную листву и не ощущать хвойных запахов.

Он ограничился прогулками среди сосен у загородного коттеджа. Кружил, кружил бесцельно, и мысли кружили заколдованным кругом, одни и те же: вот вернется он на службу, перестроит отношения с сотрудниками, заведет четкую систему; вот вернется он на службу, перестроит систему; вот…

Ни хрена он ничего не перестроит. Система живуча, а он слаб, и до того постыло от всего этого!

С месяц промучившись, Бурмистров попросил Гречаного об отставке.

— Не сдюжил? — прищурился Гречаный. — Подумай еще.

— Достаточно думал. Не по мне это. На Кавказ хочу, там жарко, но понятно. Воевать мне сподручнее, и мой опыт там нужнее.

— А кого на свое место прочишь? — не стал уговаривать Гречаный. Ванька не тянул, и молодец, что не заигрался.

— Святослава Павловича, кого ж еще.

— Нет, брат. Его передвигать нельзя. Он не ферзь, но на своем месте. Без него аналитическая контора — не контора. Выбор твой разделяю, но не одобряю. В общем, подумаю…

У Гречаного своих проблем хватало, которые ели его поедом. Прежде казалось, станет он у руля, верную команду по местам расставит — и поехал пароход, куда капитан укажет. Одну проблему побоку, другую объехали, третью форштевнем подмяли, оказалось — крепко стесняет движения капитанский мундир, не на его фигуру сшит. Велик, что ли? Нет, фасон другой. А перелицовывать условности не дают. Пришлось лицевать свою натуру.

Многих он недосчитывался за последнее время в команде, путался в новых лицах. Вроде назначения и перемещения подписывал сам, а люди окружали незнакомые. Вот и Ванька тика́ет…