Самовлюбленный ангел смотрел на меня с улыбкой, а я села в машину, делая вид, что не заметила присутствия Пино.

– Ну что? – спросил Роберто. – Что-нибудь скажешь? – и указал головой на заднее сиденье.

Я повернулась и увидела Пино, вольно развалившегося, с покрасневшими глазами и расширенными зрачками. Я ему улыбнулась и спросила:

– Накурился?

Он утвердительно покачал головой, а Роберто сказал:

– Да еще и выжрал целую бутылку водки.

– Тогда он в порядке, – сказала я, – ему хорошо.

Городские огни отражались на стеклах машины, магазины еще работали: их владельцы в ожидании Рождества. По тротуару шли парочки и родители с детьми, они не знали, что в машине сижу я с двумя мужиками, которые везут меня неизвестно куда.

Мы пересекли улицу Этнеа, и я уже видела Дуомо в окружении величественных финиковых пальм, освещенный белым светом прожекторов. Под этой улицей протекает река, спрятанная в трубе из камней и кусков лавы. Она не слышна, незаметна. Как и мои мысли, непроизносимые вслух, и мифы, умело спрятанные под моим панцирем. Мои мысли текут и меня развлекают.

По утрам здесь работает рыбный рынок, и можно ощутить запах моря, исходящий от рук рыбаков; они берут воду из ведерка и разбрызгивают на холодные и блестящие тушки, еще дышащие и извивающиеся. Мы направлялись как раз туда, хотя ночью там атмосфера совсем иная.

Я вышла из машины и почувствовала, что запах моря поменялся на запах дыма и гашиша, а вместо загорелых рыбаков – ребята с пирсингом, и жизнь продолжает быть жизнью, как всегда, в любых обстоятельствах.

Я вышла из машины, и мимо меня прошла пожилая женщина, одетая в красное, с рыжим котом на руках, худым и слепым на один глаз; от нее разило неприятным запахом.

Она напевала на диалекте что-то монотонное.

Она передвигалась, как призрак, медленно, с выпученными глазами, и я на нее смотрела с любопытством, пока парни выходили из машины. Женщина задела рукав моего пальто, и я ощутила странную дрожь; мы встретились взглядом на какой-то миг, но это было так красноречиво и сильно, что мне стало страшно, страшно по-настоящему. Ее взгляд, косой и живой, совсем не глупый, говорил: «Ты там внутри найдешь смерть. Ты никогда больше не сможешь вновь обрести свое сердце, детка, ты умрешь, и кто-то бросит на твою могилу землю. Но ни одного цветка, ни одного».

По мне пошли мурашки, эта ведьма меня заворожила. Но я ее не послушалась, а улыбнулась двум парням, которые направлялись ко мне, красивые и опасные.

Пино едва держался на ногах, он все время молчал, впрочем, я и Роберто тоже не говорили много, не то что в прошлые разы.

Роберто вытащил из кармана огромную связку ключей и одним из них стал открывать ворота. Ворота заскрипели, ему пришлось поднажать, чтобы они открылись, а потом он с грохотом закрыл их за нами.

Я не разговаривала, мне нечего было спрашивать, я прекрасно знала, чем мы собрались заниматься. Мы поднялись по лестнице, истертой за долгие годы, стены дворца казались такими некрепкими, что у меня зародилось опасение, что какая-нибудь из стен обрушится и нас убьет: многочисленные трещины и белые блики света придавали голубым стенам хрупкий вид. Мы остановились перед дверью, за которой слышалась музыка.