Пока выдавали пайки, обер-берг-мастер щедро делился наставлениями:

— Главное, ребятки, тутошних гномов остерегайтесь, — ворковал он, как дедушка, первый раз отправляющий внуков в лес за хворостом. — Они, суки низкосракие, выходят на старые штольни да начинают кайлом махать…

Главный горный мастер принялся пересказывать историю о Фраермане, которую мы уже слышали. Только в его изложении рудокоп все-таки простил непутевую жену. А вот она решила сама подсмотреть за гномами, за что и была примерно наказана.

— Так что, детушки, — заключил обер-мастер, — увидите гнома, не верьте ему ни на пфенниг! Поняли?

Один из парней, весельчак и балагур, глядя на Тормана, по виду — сущего гнома, не выдержал и фыркнул.

— Э, паренек, — широко улыбнулся «дедушка». — Тебе посмеяться захотелось?! Сейчас — вместе посмеемся. Эй, робятушки, отведите-ка шустрика на «кобылу»! — приказал он голосом, который отливал не серебром, а совсем другим металлом.

Парня вытащили из строя и повлекли в угол, где стояло непонятное сооружение: бревно на четырех подпорках. Спереди прибит лошадиный череп. Точно — ни дать ни взять — кобыла. Только вместо седла на ней была узкая доска с острым краем…

На эту доску охранники пристроили весельчака, связав его руки и ноги под брюхом «коня».

— К ножкам-то — камушки, камушки привяжите, не жалейте камушков-то, — «ворковал» обер-берг-мастер. — Чего бы хорошего, а камушков у нас много, на всех хватит… И пусть он так до вечера посидит, стервец. А завтра, коли ходить сможет, тройную норму за паек выполнит! Не выполнит, собачки помогут…

Такого наказания я еще не видел, но сообразил, что если просидеть до вечера, то, в лучшем случае, останешься калекой.

— Вот так-то, миленькие мои, — добродушно улыбнулся Торман. — За малое непослушание — посмотрел не так, сказал не то — ненадолго на кобылку посадим, на час-два. За большое — подольше. Ладно, ребятки, — кивнул он охранникам, — снимите этого дуралея. Прощу его на первый раз, так и быть. Только норму мы ему увеличим… Пусть он сегодня… четверную норму нарубит, чтобы хлебушка вдоволь покушать.

Бедолагу развязали и небрежно уронили на землю.

— Ну чего ты, милок, разлегся? — улыбнулся Торман. — Тяжело? А и просидел-то всего ничего.

Парень едва сумел подняться. Выпрямившись, пошел, широко раздвигая ноги и морщась от боли.

— Ну, детушки, все поняли? — улыбнулся во всю пасть Торман и, остановившись напротив одного из наших, спросил: — Ты, братец, все понял?

— Понял, начальник, — кивнул арестант.

— Нет, дружочек, ничего ты не понял… — цокнул языком «гном» и, вытащив из-за пояса дубинку, ударил ею в живот каторжника, а когда тот согнулся, со всего маху вытянул вдоль спины.

— Что он неправильно сделал? — спросил Торман, остановившись напротив меня, и с усмешкой заглянул в глаза. — Ну-ка, наемничек, скажи? — приподнял он дубинкой мой подбородок.

Мне захотелось плюнуть в синюю морду, но получать дубинкой не хотелось.

— Он назвал вас не в соответствии с приказом, господин обер-берг-мастер! — хрипло отрапортовал я, пытаясь правильно выговорить должность.