— Сочиняете? — тоскливо усомнился Кокотов.
— А вот и нет! У вас там есть место, где женщина играет в смертельную сексуальную рулетку? Есть?
— Есть… — порозовел автор «Полыньи счастья».
— Ну вот видите, прав Сен-Жон Перс: мир тесен, как новый полуботинок. А сколько вам, если не секрет, заплатили за этот роман?
— Две тысячи долларов.
— Бандиты! Меньше чем за три такие вещи не пишут! Сколько вы уже налудили?
— Шестнадцать романов.
— И сколько времени уходило на каждый?
— От двух до пяти месяцев. С перерывом на отдых.
— Когда же вы успели написать «Гипсового трубача»?
— От сна отрывал…
— Ну и как вам такая жизнь?
— Она омерзительна! — радостно воскликнул Кокотов, нащупав под правой скулой точно такое же уплотнение, как и под левой, а это значило, что он имеет дело не с увеличенными лимфатическими узлами, а с исконной анатомической пустяковиной…
— А вот я вас, дорогой Андрей Львович, везу в другую жизнь! И кстати, попутно дарю еще один сюжет для «Лабиринтов страсти». Так, на всякий случай, если мы с вами не сработаемся. Вы можете стать родоначальником нового жанра — эротической фантастики. Не пробовали?
— Фантастику пробовал. Эротическую — нет.
— Тогда слушайте! Двадцать первый век. Человечество достигло невиданных, невообразимых научных успехов! На Марсе колония землян…
— Минуточку Дмитрий Антонович, а сейчас-то какой век?
— Ах, ну да… Все никак не могу привыкнуть. Итак, двадцать второй век. Нью-социализм. Марс. Конец нудного рабочего дня в одном из многочисленных марсианских НИИ. Завтра — трехдневный уикенд.
— У них три выходных дня?!
— Конечно. Но раз в месяц. А какой отдых на Марсе? Тоска! Ну посидеть у телевизора, ну поваляться на искусственном пляже под искусственным солнцем или для экстрима, напялив скафандр, на сендцикле поноситься по дну высохшего марсианского моря. Скукота! И только одна сотрудница не может скрыть радостного нетерпения. Назовем ее хотя бы Пат Сэлендж. Фантасты почему-то любят давать героям такие краткие англоватые имена. Странно, что никому из наших не пришло в голову звать персонажи по-русски. Например, Ген Сид — Геннадий Сидоров… Или — Ал Пуг. Алла Пугачева. Разве хуже? Нет, лучше! А все проклятое западничество!
— Вы, значит, славянофил? — едко поинтересовался Кокотов.
— А вас это, Андрей Львович, смущает? — спросил Жарынин, нажимая на отчество соавтора.
— Нет, но хотелось бы знать…
— А если я скажу вам, что я зоологический ксенофоб и потомственный антисемит, вы потребуете остановить машину?
— Возможно и так…
— Тогда лучше вернемся на Марс. И вот эта наша Пат Сэлендж, чтобы спрятать туманную загадочную улыбку, низко склоняется над кульманом…
— Дмитрий Антонович, какой кульман на Марсе в двадцать втором веке?
— Да черт его знает, какой… Не важно! Над сенсорной клавиатурой она склоняется. Не перебивайте! К ней в этот миг подходит ее интимный друг, обнимает…
— Ив Дор.
— Кто-о?
— Иван Дорошенко.
— Ну, вы язва, Кокотов! Ладно, будь по-вашему, Ив Дор. Он приглашает ее в театр. Залетная труппа с Земли дает «Дядю Ваню». Войницкий в последнем акте палит в профессора из блистера, но только слегка прожигает скафандр.