Милада глубоко вздохнула.

Она сидела, отдыхая, откинувшись на спинку скамьи. Заходящее солнце било в лицо, она медленно надела темные очки. И тотчас же весь мир вокруг стал мягким, зеленоватым, словно она глядела на него сквозь тихую воду. Высокая женщина с загорелой шеей переводила через дорогу детей в фартучках, с одинаковыми белыми колпачками на головах. Не торопясь, степенно, вышли на прогулку два старика, прямые как штыки, в начищенных сапогах и выутюженных шахтерских куртках такого покроя, такой уже не носили молодые. Громыхая, проехали обратно пустые самосвалы, оставляя за собой душную горячую волну.

Потом наступила тишина.

И тут стало слышно, как щебечет фонтан.

Струя была тонкой, легкой, и все же она звенела, ударяясь о каменное дно, щебетала, точно малиновка. И, внимая ей, Милада вдруг вспомнила голоса всех фонтанов, которые слыхала когда-то.

Она вспомнила литую, шумную воду фонтана Треви, и римских мальчишек, смуглых, худых и крикливых, точно сороки, и толстого священника в черной сутане и круглой плоской шляпе, едущего на мотоцикле мимо фонтана, и высокое небо Рима над куполами.

Она увидела площадь Согласия в Париже, в воскресенье, когда все фонтаны освещены и сверкающие их струи играют на фоне розово-серого парижского неба, пепельных зданий и арок. Бульвары охватывают Париж, точно зеленое ожерелье, и по бульварам течет бесконечный, неторопливый поток машин, а в кафе, за столиками, вынесенными на тротуар, часами сидят веселые парижане — и худые, подкрашенные старухи, которым уже некуда спешить, и молоденькие влюбленные, которым незачем торопиться. Они сидят и смотрят на улицу, точно зрители на сцену.

Когда-то и Милада сидела там рядом с Иржи, а потом они медленно шли через весь Париж. Наступила ночь, у церкви Мадлен суетливый старичок в старомодном костюме торговал засахаренными каштанами в маленьких пакетах. Потом они оказались на рынке Аль и увидели, как по переулку шли рослые мясники в окровавленных белых куртках с высокими нарукавниками, точно гвардейцы после битвы, а за ними, вытянув длинные морды и вдыхая запах крови и мяса, тянулись худые, нищие рыночные собаки.

…Тополек фонтана на площади звенел и гнулся. На побледневшем небе, застенчиво помаргивая золотыми ресницами, выглянула первая звезда. С приближением вечера левкои на влажной клумбе запахли страстно, могуче, словно набрались живой силы.

А Милада все продолжала сидеть на скамье. Сергей уже несколько раз тревожно поглядывал на нее. Он видел, что она глубоко задумалась, и не решался подойти.

Пролетел ветер, звенящая струя дрогнула; на щеку Милады упали прохладные брызги. И вдруг перед ее глазами встал Бернартов.

Она вспомнила знакомую длинную улицу, перекресток, круглое, выпуклое зеркало, в котором возникали и таяли бегущие по дороге машины, вспомнила площадь у школы, запах тиса и настурций и фонтан, гнущийся на ветру. Негромкий, мирно журчащий провинциальный фонтан с зелеными от плесени каменными тритонами, сидящими у подножия. Вода пела свою древнюю песню — бессмертная, вечно живая вода. А на обелиске у фонтана были высечены имена тех, кто погиб во время войны.