Самочувствие у меня бодрое, только слабость и каждый вечер повышается температура. Ольга ничего об этом не знает. Сообщать ей я не буду. Госпиталь ее по-прежнему в Свердловске, уехать ей оттуда сейчас очень трудно, а она, конечно, захочет ухаживать за мной. Это совершенно ни к чему. Ко мне ходят ребята из техникума каждый день. Больница здесь хорошая. Вы, мама Милада, тоже, пожалуйста, обо мне не волнуйтесь…»
— Куда это она бежит? — сказала пани Грубцова своему мужу, кузнецу, глядя в окно. — Без пальто, а вечер такой свежий… Господи, она садится в автобус! Только что приехала и опять уезжает! А как же яблочный пирог?
В Бернартов Милада вернулась только через неделю.
«Надо запастись терпением, — уговаривала она себя каждый день. — Пока мое письмо дойдет до Нью-Йорка… Пока Джекки ответит… Надо спокойно ждать. Больше я, ничего сделать не могу. Нигде, ни в одной клинике, ни в одной больнице, у нас нет этого антибиотика. Есть только в Америке, я сама об этом читала в последнем журнале. Значит, больше я ничего сделать не могу. Только ждать, терпеливо и спокойно ждать. Но откуда взять в себе силы?»
Каждый день, не дожидаясь прихода почтальона, Милада сама отправлялась на почту. Старый почтмейстер, нацепив на толстый нос очки, быстро, как банкомет, сортировал письма.
— Это вам из Праги, пани докторка! — говорил он. — И газета. И медицинский журнал. Что еще? Больше ничего нет! Пишут, пани докторка, пишут…
И Милада возвращалась по длинной, залитой густым зноем улице домой.
Но однажды Милада решила не ходить на почту, выдержать характер хоть один день.
Надев брюки и старую майку, она рвала в саду траву для козы, когда за спиною щелкнула калитка. Милада обернулась.
Позади стояла почтальонша.
«Дорогая миссис Трантинова! — читала Милада, и листок бумаги прыгал в ее руках. — Сейчас я расскажу Вам, как все это произошло.
Утром, как всегда, я пришел в театр и застал обычную картину. Наша кассирша миссис Хоукинс уже сидела на своем стуле и отвечала кому-то по телефону: «Послушайте, откуда я знаю, понравится ли эта пьеса вашей жене? Ведь я с нею незнакома, эта ваша жена, а не моя подруга! Лично мне пьеса очень нравится. Счастливый ли в ней конец? Ну, знаете, мы не даем таких справок по телефону! Приходите сами и увидите! Нет, нет, у меня нет времени, чтобы рассказывать вам содержание…» Миссис Хоукинс положила трубку и высунулась в окошечко кассы. «Самые дешевые билеты? — переспросила она. — Пожалуйста! Но я хотела бы видеть хоть одного человека, который попросил бы самый дорогой билет…»
Я прошел мимо, но миссис Хоукинс меня окликнула. «Марку от этого конверта отдашь мне! — сказала она строго. — Когда у тебя будут собственные внуки, ты поймешь, что это такое…»
И она протянула мне Ваше письмо.
Я прочел его. Потом тут же прочел снова. Репетиция еще не началась, и я побежал за угол, в аптеку. Там лекарства не оказалось, но мне сказали, сколько оно стоит. Когда я вернулся в театр, наш Старик уже был там. Он стоял в темном зрительном зале, поставив ногу на табуретку, и задумчиво смотрел, как наш актер Патрик борется с бакенбардами, которые у него отклеиваются (у нас в театре нет гримера, и мы гримируемся сами). Старик был в замшевой куртке с поднятым воротником, волосы его торчали, и он показался мне похожим на сонного тигра, готового зарычать.