Один из двух других репортеров закричал, с безопасного расстояния:

– А «Вашингтон Ивнинг Стандард» пишет, что госсекретарь Эвертс предъявил неоспоримые доказательства, что вы содомит. Да и президент Грант говорит то же самое.

Я поплелся обратно в Долмабахче, под вопли репортеров: – Как звали ваших любовников?

– Были ли вы содомитом еще в Филадельфии?

– Что вы делали в Санкт-Петербурге? Тоже занимались мужеложством? Русские это любят?

Тут на шум и крики появились представители властей, причем не городские полицейские, а военные, охраняющие правительственную резиденцию. Прошло всего несколько секунд, и все три репортера лежали на земле, мордой вниз, с руками, заломленными назад. Югоросские солдаты умело и быстро связали им запястья тонкими кожаными ремешками.

Командовавший солдатами сержант подошел ко мне и спросил на ломаном английском языке:

– Мистер Бокер, эти господа мешать вам?

– Эти господа оскорбляли меня, – возмущенно сказал я.

Все трое лежащих на земле нахалов начали истошно кричать, что они американские корреспонденты и находятся при исполнении служебных обязанностей. У одного из них солдаты даже достали какую-то бумагу, похоже, что журналистское удостоверение. Потом случилось то, что поразило меня до глубины души. В ответ на крики репортеров русские солдаты, вместе со своим сержантом, разразились громким смехом.

– Мы их будем немножко судить, – сказал сержант, отсмеявшись, – месяц или два они будут подметай улица, потом вон из Югороссия. И въезд закрыт. Навсегда.

Всех трех щелкоперов подняли на ноги и, подталкивая в спину, увели, несмотря на все их крики о свободе слова и правах журналистов. А вот Уиллиамса русские не тронули. Очевидно, сержант решил, что тот уже достаточно получил за свое нахальство, так как в момент появления русских он только-только поднимался на четвереньки, отходя от нокаута. Уиллиамс открыл было рот, но увидев, как его коллег уводят солдаты, благоразумно промолчал, и бочком, бочком, делая вид, что он тут не при чем, пошел прочь подальше от дворца.

Как все меняется всего за день. Вчера, после инцидентов с Грантом и с репортерами, я обессиленно лег на кровать в своей комнате. Я ожидал всего чего угодно, но не столь незаслуженной и столь дикой и мстительной клеветы. Теперь, подумал я, у меня нет смысла возвращаться в САСШ – там я сразу стану неприкасаемым, и никогда мне никто не поверит, что я не содомит. Эх, жаль сына – теперь и к нему навечно пристанет клеймо «сын содомита»…

Чтобы хоть как-то отвлечься, я взял в руки томик «Унесенных ветром» и стал читать дальше. Часа через два в дверь неожиданно постучали.

Как я и предполагал, это был не кто иной, как мой друг Алекс Тамбовцев. Настроение у него было боевое, как у индейца на тропе войны, не хватало только перьев и томагавка. Он весело посмотрел на меня и сказал:

– Джордж, а не хотели бы вы выпить со мной по рюмочке? Заодно мы сможем обсудить вашу ситуацию.