– Дядя Леонард был старше меня на тридцать два года. И всегда говорил, что я его единственная радость.

– Не думаю, что могу быть чьей-нибудь радостью, – уныло произнесла Аннабелл.

– О, девочка, конечно же, можешь. Ты такая нежная, милая, чуткая. Ты больше думаешь о других людях, чем о себе. Ты способна на сильные чувства. И способна принять главное решение в своей жизни сама.

В глазах Аннабелл стояли слезы, когда она подняла на Розамунду отчаянный взгляд.

– Но мне не надо принимать никакого решения, – сказала она. – Если только лорд Уэзерби не будет со мной несчастлив из-за того что я буду продолжать любить… Тетя Роза, почему не всегда можно определить, что хорошо, а что плохо? Почему иногда так трудно понять, что правильно?

– Я думаю, ты просто становишься взрослой; девочка, – ответила Розамунда. – И первый раз в жизни должна принять самостоятельное;

Решение. Конечно, в детстве все гораздо проще: можно согласиться с решением взрослых, а потом ворчать, что они тираны. Так? Аннабелл нахмурилась:

– Если я отвечу ему согласием, это будет означать, что я перекладываю ответственность за свою судьбу на плечи родителей, а если я скажу «нет», это может оказаться просто бессмысленным актом неповиновения. О Боже!

– Ну ладно, – сказала Розамунда, решив приободрить девушку. – Я рада, что тебя привела ко мне не головная боль, но если ты будешь продолжать ломать голову, она у тебя точно заболит. Мне очень жаль, что твоя тетя Роза не может взять тебя на ручки и решить все твои проблемы.

– Но вы помогли мне, тетя, – возразила Аннабелл. – Вы помогли мне понять, что я не марионетка в руках своих родных, хотя временами проще смириться с этой ролью.

Она отбросила одеяло и вылезла из кровати. Поцеловав Розамунду в щеку и пожелав ей доброй ночи, девушка ушла.

А Розамунда еще долго сидела на кровати и смотрела на догорающую свечу, почти жалея, что врожденная щепетильность не позволила ей дать племяннице совет, выгодный ей самой, а не девушке.

Но она не смела даже надеяться. Потому что была всего лишь обедневшей вдовой почти никому не известного баронета, а Джастин – богатым графом, имеющим несколько процветающих поместий. К тому же пусть недолго, но она была его любовницей, а джентльмены никогда не женятся на своих любовницах.

Единственное, на что она могла надеяться, – это вступить с ним в более длительную связь, которая окончится, когда кто-нибудь из них надоест другому. Скорее всего это будет она. Может быть, она надоест ему через полгода, может быть, через год. Может быть, позже. Но когда-нибудь это произойдет.

Но какой смысл думать, как долго это могло бы продлиться, даже если бы все эти «если» сбылись? Месяц назад Розамунда стала близка с графом, поддавшись его обаянию и стечению обстоятельств, но сознательно стать чьей-либо любовницей она была неспособна. Так что…

Розамунда сбросила капот и туфли, задула свечу. Потом забралась под одеяло и укрылась с головой.

Каким долгим был этот день! Казалось, он длился миллионы лет. Во сне она снова прижималась головой к плечу Джастина и чувствовала его тепло и терпкий запах одеколона. И когда его рука потянулась к ее груди под легким шелком блузки, Розамунда сама расстегнула ее. Она хотела ощутить его руку на своей обнаженной груди.