Тёмные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас ещё судьбы безвестные ждут.

Командор не раз останавливался и, не приближаясь, слушал эти напевы, от которых ему становилось не по себе, аж до мурашек. Особенно в контексте того, как слова резонировали с картинкой. В конце концов, революционные песни XIX–XX веков было чрезвычайно сложно связать со средневековыми бойцами в доспехах, да ещё и не абы каких, а из фэнтезийного мира. «Да какое это к чёрту фэнтези?!» – зло про себя произнёс Дален и сплюнул, но бойцов нужно было подбадривать и поддерживать. Каждый из них должен твёрдо знать, что их командир с ними, рядом, всё видит и всё понимает. Как родной отец, а то и лучше. По крайней мере, Дален решил избрать именно такую манеру поведения в сложившейся ситуации и мало-помалу к ней стал привыкать.

Сильнее всего идеи социализма и коммунизма, озвученные Даленом, заинтересовали эльфов. Эти остроухие буквально искрились от классических лозунгов вроде «Свобода! Равенство! Братство!». Что и неудивительно, так как многие столетия угнетения и существования либо в категории практически бездомных бродяг, либо в качестве натуральных унтерменшенов[44], живущих в резервациях внутри крупных городов и находящихся на самой нижней ступени социальной лестницы, сказались самым простым и очевидным образом. Можно даже сказать, что они посходили с ума, зацепившись за ту хрупкую лозу, которая, как им казалось, должна была вытащить их племя из того ужасного болота, в которое эльфов забросила судьба.

С остальными жителями Лотеринга дела обстояли не так радужно, однако тоже неплохо. Особенно в свете тех новостей, которые доносились из баронств. Да и собственные воспоминания недурно помогали товарищам становиться всё более и более политически грамотными и сознательными коммунистами.

Всё это, конечно, звучало дико. Настолько, насколько только можно было предположить.

Дален ухмыльнулся, рассматривая штаб батальона, украшенный большим красным знаменем и транспарантом «Вся власть Советам!».

– Что? Любуешься? – Дален обернулся на знакомый голос и увидел мать настоятельницу Клименту, роль которой уже приличное время исполняла Флемет.

– Честно?

– А смысл врать?

– Действительно, незачем, – улыбнулся командор. – Я умиляюсь от увиденного. Оно у меня просто в голове не укладывается. Когда я месяц назад решил устроить эту провокацию, то думал, будто лотерингские крестьяне меня не поймут и уже тем более не примут совершенно чуждые им идеи. А тут… – Он вздохнул. – Не поверишь, я просто не знаю, что с этим делать. На меня тогда как будто какая-то одержимость нашла. И понесло. Я загорался с каждым днём, кипел. Но вот вроде всё стало налаживаться, и пришло понимание неправильности, я бы даже сказал, противоестественности происходящего.

– Испугался? – усмехнулась Флемет.

– Да. И ладно бы эта деревня. Ну, немного посходили они с ума вслед за мной. С кем не бывает? Но вот та одержимость… Она пугает. А ну как я где ещё какую идею так же начну продвигать? Такая страсть. Я не мог ей сопротивляться.