Ян был слегка ошарашен напором папы, который увлекался все больше.

— Нет, лучше бы как-то этот агрегат обыграть. Только как-то смешно… Например, ты говоришь: «Геля, у тебя что, температура?», а она такая…

— Никакой Гели, — перебил Ян, — не будет! Вообще! Никогда!

— Да? — удивился отец. — Ладно, тогда без Гели… Например, в начале ролика кладешь на вентилятор пару кусков хлеба, а через минуту достаешь тосты!

Папа рассмеялся, довольный придумкой, но, увидев хмурое лицо сына, оборвал себя.

— Ладно, чего я лезу со своим креативом… Это твоя работа. Короче. Послезавтра мне нужно три ролика. В разном ключе. Покажу отделу маркетинга. Если наши спецы одобрят, заключаем с тобой договор сразу на сотню… А там как пойдет.

Ян уже собирался отказаться в максимально резких выражениях, но отец неожиданно перешел на привычный ироничный тон:

— Или не потянешь?

Ян молча выключил «Танки» и запустил видеоредактор.

— Значит, послезавтра, — сказал папа, поднимаясь. — Три ролика. А лучше пять!

Минск, видимо, понял, что пора действовать более решительно.

Хотя старый каштан ему было очень жаль, но что ж поделаешь…

Геула шла… нет, не куда глаза глядят. Глаза у нее не глядели никуда. Ноги сами несли в нужном направлении. На перекрестке уперлась в ограждение. Пришлось протереть глаза и обнаружить, что поперек дороги упало дерево. Вокруг него суетились рабочие, но они пока успели только перекрыть тротуар и поставить табличку «Обход».

Геула послушно двинулась, куда указывала стрелка. И уперлась в дом Яна. Достала телефон, но номер Яна оказался отключен. Геля разозлилась. Почему ему вечно не дозвонишься? Главное, когда Геула занята, так крику потом! А как сам, так телефон отключает.

Геула подняла глаза и посмотрела на окна Яна. Теоретически он должен быть в школе, но почему-то Геля была уверена, что он дома.

Геля отвела взгляд и не увидела, как в окно Яниковой комнаты врезалась птица. Ошалевший воробей еще минут пять сидел на подоконнике, пытаясь понять, как он тут оказался.

Минск мысленно извинился перед птичкой. С другой стороны, если бы ветер чуть-чуть не подправил траекторию птичьего полета, воробышек приземлился бы на крышу, а там бродил сбежавший с третьего этажа кот Филимон.

Воробей ожил, повертел головой, поцокал лапками по подоконнику. Но Ян сидел спиной к окну, к тому же в наушниках. И даже если бы птица начала выбивать азбукой Морзе: «Посмотри в окно, дурень!», он бы ничего не услышал.

«Костя, мне очень плохо», — написала тем временем Геула.

«У меня математика», — ответил Костя.

«Я пойду к тебе пешком».

«Все так плохо?»

«Да».

«Через час буду дома».

Костя не любил ходить пешком, папа с детства возил его на машине — даже в садик, хотя тогда они жили в двух шагах от него. Геула и тетя Аля издевались над ними, но Аля считала, что это не самый страшный мужской недостаток. И с этим вполне можно жить.

Поэтому, когда Геуле бывало плохо, она сначала наматывала круги по Западу[9], а уже потом утыкалась в Костино плечо — поплакать.

Костя плечо подставлял всегда. Подставил и сейчас. И Геля наконец-то выплакала из себя придурков-одноклассников, свою идею больше никогда не ходить в школу и то, что отношения с мамой испортились и жизнь вообще потеряла смысл. Костя молча гладил ее по голове, а потом, когда слезы кончились, ушел за свежим чаем.