Да лучше я английской королевы в миллион раз! Почему? Потому что я — советская женщина, получающая сто двадцать рублей в месяц. И муж у меня инженер, а не директор овощной базы. И квартира у меня кооперативная — пятнадцать рублей ежемесячный взнос плюс телефон и электричество.
Мама дорогая! У меня же кооперативная квартира! И долг за два месяца!
Как я могла забыть!
Я — не английская королева. Я — потенциальный пациент клиники для душевнобольных. Мне стыдно. Мне стыдно? А зачем же я меряю это?
Да, и еще у меня дети и мама! И еще у меня нет мозгов. Совсем.
— Беру, — говорю я так тихо, что почти не слышу своего голоса.
Нет, стыд у меня все-таки есть.
От волнения я хочу в туалет и выскакиваю пулей, а когда выхожу, путь мне перегораживает Ольга.
— Отдай! — хрипло шепчет она.
Я мотаю головой. Ни за что! Не будет этого — теперь уже точно. Вот такие мы, бабы, люди.
— Отдай! Пожалуйста! — повторяет она, и в ее глазах закипают слезы, злые, тоскливые и завистливые.
Я отвожу глаза и снова мотаю головой.
— Понимаешь, — шепчет она, — мне очень надо!
Я пожимаю плечами: ну и что? А кто, собственно, она мне такая? Не подруга и не сестра — так, знакомая. И особой симпатии я к ней не испытываю. И даже осуждаю — три года уводила мужика из семьи. От троих детей, между прочим. Знаем мы таких, видали! Вцепится такая в глотку — не оторвешь! Пиявка. Жена того мужика чуть в петлю не залезла…
Господи! Куда меня понесло! Какая жена, какая петля! Какая пиявка! И какое мне до всего этого дело! Что я несу! Передо мной одинокая и несчастная, далеко не юная женщина. Подруга моей Инески, между прочим. А у Инески не может быть плохих подруг!
Вспоминаю, что Ольга живет с тираншей-мамашей и полудурошным братцем.
Она наклоняется ко мне и обдает меня жарким дыханием:
— Понимаешь, он такой… Модный такой, пижонистый! На тряпки обращает внимание! Ну на хорошо одетых женщин! Он разведенный, понимаешь? И такой замечательный… Это же шанс! И какой! — Ольга качает головой, словно не веря и удивляясь такой удаче. — Он предлагает мне поехать в Вильнюс! А мне совершенно — совершенно! — нечего туда надеть. Только старый плащ, — горестно вздыхает она.
Я держусь! Пока держусь и разглядываю скромный пейзажик в металлической рамке на стене.
— У тебя же семья! — укоряет меня Ольга. — Муж, дети.
Я усмехаюсь:
— Вот еще за это мне должно быть неловко!
Ольга чувствует, что перегнула, и тут же поправляется:
— И потом, — она смотрит на меня подобострастно, — ты же у нас красавица!
Я удивленно вскидываю брови:
— Разве? А что, красавицам не положены замшевые куртки? Они, эти куртки, испортят мою неземную красоту?
— Миленькая моя! — всхлипывает Ольга. — Ну я прошу тебя! Ну пожалуйста!
— Знаешь, — решительно говорю я, — если он у тебя такой замечательный, пусть обратит внимание на твою душу! На твое образование, наконец.
Ольга — искусствовед и работает в Третьяковке. Она опускает голову и вздыхает:
— Встречают по одежке, ты же знаешь!
— То-то и оно! — припечатываю я и, как старая перечница, зачем-то повторяю: — То-то и оно, милая! — Я отодвигаю несчастную Ольгу и прохожу в комнату.