— В череву часто наведываешься? — спросила Пелагия.

— Нутрь ни разочка не лазала. А к Чертову Камню бегаю.

— Почему же внутрь не идешь?

Девочка дернула плечом:

— Так.

Не захотела объяснить.

Петя-Петушок, кажется, тоже чувствовал себя отлично. Вскочил на большой камень, бодро растопырил крылья.

«Выходит, тут одна я трусиха?» — упрекнула себя Пелагия и попросила:

— Ну, где? Показывай.

Вход в пещеру оказался в заросшей кустами расщелине, которая вонзалась в скалу узким клином.

— Вона, — показала Дурка, раздвигая ветки.

Сквозь предрассветные сумерки чернело узкое отверстие. Высотой аршина полтора — чтоб войти, нужно согнуться.

— Полезешь? — уважительно спросила Дурка.

Петух прошмыгнул у ней между ног. С любопытством посмотрел на дыру, скакнул вперед и исчез.

— Конечно, полезу. А ты?

— Не, мне не можно.

— Здесь подождешь?

Дурка помотала головой:

— Бегти надо. Федюшка-пастух скоро стадо погонит. Да ты, тетенька, не робей. Толь далеко не уходи. Кто ее знает, череву-то… Обратно в деревню пойдешь — тропки держись. Ну, пакедочки.

Развернулась и помчалась назад, только белые икры засверкали.

Пелагия перекрестилась, вытянула вперед руку с фонарем. Полезла.

Дурка бежала легко, воздушно, и казалось ей, что она не бежит, а летит над белесой рассветной дымкой, что стелилась по-над землей. Даже руки в стороны раскинула, как птица-журавль.

Чтоб поспеть к выгону, нужно бы еще и быстрей припустить, не то настегает Федюшка по сидельному месту.

«Ничаво, ничаво», — шептала Дурка, несясь меж утесов. Так ловчей бежалось, если повторять: ни-ча-во, ни-ча-во.

Уже прикидывала: до кустарника добежит, а там задохнется, придется до речки шагом. Там можно сызнова запустить, по лугу-то. Поспеть бы только — вон уж почти совсем светло.

Но задохнуться она не успела, потому что убежала от Чертова Камня недалеко, шагов на полста.

Там, где тропинка прижималась к самому обрыву, от скалы навстречу бегущей качнулась большая черная тень.

— Аману… — хотела позвать Дурка, но не договорила.

Что-то хищно свистнуло, рассекая воздух.

Раздался короткий костяной хруст.

И стало тихо.

Надо сказать, что, решившись проникнуть в черное отверстие, сестра Пелагия преодолела не обычную женскую опасливость, которой в чернице, пожалуй, почти и не было (во всяком случае, любопытство неизменно одерживало в ней решительную победу над робостью, даже и в ситуациях порискованней нынешней). Нет, здесь имелась причина более серьезная.

Дело в том, что с некоторых пор, после одной истории, приключившейся в неотдаленном прошлом, у инокини имелись особые счеты с пещерами. И теперь, от одного ощущения, что со всех сторон теснятся невидимые во мраке каменные стены, а сверху напирает невысокий свод, в душе у Пелагии вострепетал сырой, нерассуждающий ужас.

Протянув руку над головой и не нащупав потолка, она осторожно выпрямилась и заставила себя успокоиться.

Ну что страшного могло быть в этой «череве»? Хищный зверь?

Непохоже. Если бы медведь или волчья стая облюбовали пещеру себе под жилище, чувствовался бы острый запах.

Летучие мыши?

Для них здесь слишком тесно — как следует крыльями не размахнешься.