– Теперь иди! – Светлая женщина показала ей на тропку между камнями. – Там он, сокол твой.

Еще раз поклонившись, Младина прошла между источниками, стараясь держаться точно посередине.

На миг показалось, что камни сдвинулись, стиснули ее, так что прорываться вперед пришлось с усилием; невидимая тяжесть так сжала голову, что Младина хотела закричать от боли и страха, но она смогла выдавить лишь невнятный писк. Гибельный ужас пронзил все существо, возник порыв повернуть назад, но неодолимая сила выдавливала ее вперед – в неведомое, где метались переливы света и тьмы, раздавались крики. Ее обступили тени умирающих и рождающихся, в ушах вспыхнули тысячи звуков – хрип, свист трудного дыхания, вопли рожениц, стоны смертельно раненных, плач новорожденных младенцев… Но все заглушил плеск воды, а потом шум стих.

Втягивая воздух с чувством открытия, словно в первый раз, Младина огляделась. Она стояла на лугу, но теперь это был летний луг – зеленый, свежий, пестреющий крупными и яркими цветами. Бабочки порхали над ним так густо, что напоминали живые хлопья снега. Яркие лучи падали не сверху, а под углом, как на рассвете или закате. Она взглянула вперед: вдали виднелась полукруглая гора, а солнце сидело на ее вершине. Померещился над горой ствол исполинского дерева, уходящий в недоступную взгляду высь, но тут же исчез. Луч протянулся по лугу до самых ее ног, будто тропа. И она пошла по тропе, скинув полушубок и оставив на траве – слишком жарко.

Шла она медленно, однако гора приближалась довольно быстро. Вскоре Младина уже могла разобрать, что сияние испускает большой дом на вершине, выстроенный из чистого золота. Тропа поднималась к его двери. Казалось бы, чем ближе подходишь, тем сильнее должен жечь глаза ослепительный свет, но тот, против того, слабел, позволяя рассмотреть все в подробностях. Дом был чудо как хорош: крепкий, удивительно просторный, коньки на крыше были вырезаны с таким искусством, что выглядели лучше живых.

Подойдя к двери, Младина переложила корчажку на веревочке в левую руку и постучала. Голос изнутри пригласил ее войти, и она толкнула дверь.

Внутри дома везде блестело дерево – цвета светлого меда на солнце. Покрывала на лавках, столе и укладках были из шелка разных оттенков красного, с многокрасочными узорами, вся утварь сияла начищенным серебром, медью, бронзой.

А у оконца сидела за прялкой девушка невыразимой красоты. Но Младина не удивилась – она хорошо знала это лицо, хотя и никогда не видела его наяву. Однако не приходилось ждать, что хозяйка узнает ее: уж слишком она переменилась за те тридцать-сорок лет, которые прибавил ей темный лес.

– Здравствуй, бабушка! – с удивлением воскликнула хозяйка при виде гостьи, однако встала, оставив белейшую, будто с летних облаков собранную кудель. – Видно, долго ты шла, притомилась. Садись, отдохни!

Младина поблагодарила, села на лавку, озираясь и невольно вспоминая тлен и запустение «домиков мертвых», через которые прошла, чтобы достичь этого солнечного великолепия. Как чудно было слышать обращение «бабушка»; несмотря на телесную немощь, она по-прежнему чувствовала себя юной девушкой, спрятанной под личиной старухи.