— Знаешь, Гита, — проникновенным тоном сказала она, — я тут как следует подумала насчет этих Испытаний… Я вела себя как настоящий барбос на сене…

— Сука, — рассеянно обронила нянюшка Ягг.

На мгновение матушкины глаза вновь превратились в два сапфира.

— Что?

— Э… сука на сене, — пробормотала нянюшка. — В смысле «собака». А не «барбос». Выражение такое.

— Да? И верно. Спасибо за замечание. Ну вот я и подумала: самое время мне отойти в сторону. Пусть молодежь порезвится. Ну, то есть… я вела себя не очень–то любезно…

— Э–э…

— Я попробовала стать любезной, — продолжала матушка. — Досадно, но приходится признать: я хотела как лучше, а вышло…

— Любезничать ты никогда не умела, — вздохнула нянюшка. — Ну, зато в другом ты хороша.

Матушка улыбнулась. В ее взгляде, хоть и решительном, нянюшка не сумела высмотреть ничего, кроме искренней озабоченности.

— Может, со временем я все–таки исправлюсь, — предположила матушка.

И ласково похлопала нянюшку по руке. Нянюшка уставилась на свою руку так, словно та должна была превратиться в нечто кошмарное.

— Просто… все привыкли к тебе такой, какая ты есть, — выдавила она.

— А знаешь, что я еще подумала? Я, пожалуй, сварю для праздника варенье. И, может быть, приготовить каких–нибудь кексов? — спросила матушка.

— Угу… Это дело.

— Нет ли в поселке больных, кого нужно навестить?

Нянюшка воззрилась на дальние кроны деревьев. Все хуже и хуже! Она порылась в памяти. Итак, человек должен быть достаточно тяжело болен, чтобы нуждаться в дружеском визите, и в то же время достаточно здоров, чтобы пережить то незабываемое потрясение, когда с визитом явится сама матушка Ветровоск. По части практической психологии и примитивных сельских оздоровительных процедур матушке не было равных. Честно говоря, последнее удавалось ей даже на расстоянии, ибо самые болящие бедолаги поднимались с постели и отступали — нет, бежали — перед известием, что матушка Ветровоск на подходе.

— Покамест все здоровехоньки, — дипломатично сказала нянюшка.

— И не требуется ободрить никого из стариков? Помочь чем?

Само собой, себя нянюшка с матушкой к старикам не относили. Известна же пословица: в свои девяносто семь ведьма — ягодка совсем. Старость — удел других.

— Все потихоньку справляются, спасибо, что спросила.

— А еще я знаю много сказок. Детишки от них просто без ума.

Нянюшка кивнула. Однажды матушка (на нее тогда ненадолго нашло) взялась рассказывать сказки. Что касается детей, результат был превосходный: они слушали разинув рот и явно наслаждались преданиями седой старины. Сложности возникли потом, когда ребятишки разошлись по домам и стали интересоваться у родителей, что такое «усекновение всех членов».

— Представь, я сижу в своем кресле–качалке, а вокруг собрались ребятишки, мою сказку слушают… — совсем размечталась матушка. — Так, кажется, положено рассказывать сказки, я верно помню? И еще я могла бы сварить для них тянучки из яблочной патоки. Вот было бы славно, правда?

Нянюшка опять кивнула, объятая чем–то вроде почтительного ужаса. Она вдруг отчетливо поняла, что она — единственное препятствие на пути этого безудержного стремления матушки Ветровоск творить добро.