– Мы заваливаем суды исками. По всей стране наши адвокаты борются против дурацких законов. Власти не жалеют средств на уплату судебных издержек, а могли бы на эти деньги выстроить несколько приютов. Да, нужно очень любить нашу страну, чтобы жить в ней. Нью-Йорк, богатейший город в мире, не в состоянии дать каждому своему жителю крышу над головой, и бродяги спят на тротуаре Пятой авеню. Сия картина столь ранит сердца чувствительных ньюйоркцев, что они избирают мэром Руди Как-его-там, который торжественно клянется очистить улицы от бродяг. И он выполняет обещание и получает от городского совета голубую ленту за беззаветное служение обществу. Методы знакомые: урезать бюджет, закрыть приют, программу социальной помощи свести до минимума. Зато нью-йоркские юристы сколотят состояния на защите интересов города в судах.

– А что в Вашингтоне?

– Немногим лучше.

Мы въехали в ту часть города, где недели две назад я предпочел бы не появляться даже в бронежилете. Витрины редких магазинов прятались за толстенными черными металлическими решетками, жилые дома напоминали заброшенные фабрики, из окон которых почему-то торчат шесты с мокрым бельем. Вот на какую архитектуру уходят деньги налогоплательщика!

– Вашингтон, – не умолкал Мордехай, – город преимущественно негров, среди которых много преуспевающих граждан. Он привлекает людей, стремящихся к переменам. Хватает всякого рода активистов и радикалов. Вроде тебя.

– Я бы не стал причислять себя ни к тем, ни к другим.

– Сейчас понедельник, утро. Где в это время ты привык находиться на протяжении последних семи лет?

– За рабочим столом.

– Прекрасным столом.

– Да.

– В роскошном кабинете.

– Да.

Одарив меня широкой улыбкой, Мордехай подвел черту:

– Значит, ты радикал.

Инструктаж закончился.

В здании когда-то размещался универсальный магазин. Табличка, написанная от руки, гласила: «Добрый самаритянин».

– Частный приют, – пояснил Мордехай. – Девяносто коек, приличная еда. Совместное владение ассоциации церквей Арлингтона. Мы работаем с ней уже шесть лет.

У входа пять добровольцев разгружали пикап с коробками овощей и фруктов. Пожилой чернокожий джентльмен, перемолвившись с Мордехаем, открыл нам дверь.

– Экскурсия не займет много времени, – предупредил Мордехай.

Стараясь не отстать ни на шаг, я последовал за ним. Помещение – настоящий лабиринт – было разбито некрашеной фанерой на квадратные клетушки, каждая запиралась на замок. Одна комнатка оказалась открытой. Мордехай вошел и поздоровался.

На краешке койки сидел карлик с дико вытаращенными глазами. На приветствие он не ответил.

– Хорошая комната, – сообщил мне Мордехай. – Есть постель, есть куда сложить вещи, есть электричество. – Он щелкнул выключателем, небольшая лампочка на стене погасла и вспыхнула вновь. Карлик не моргнул.

Потолок в клетушке отсутствовал: метрах в десяти над нашими головами виднелись балки бывшего торгового зала.

– А санузел? – осведомился я.

– Душ и туалет в конце коридора. Персональные удобства в приютах редкость. До свидания, – бросил Мордехай жильцу. Тот кивнул, мы вышли.