В Шотландии панк-движение было довольно оживленным, от футуристического подхода к этой музыкальной форме группы The Skids до приправленного комиксами фантастического панк-рока Rezillos. Был еще острый постпанк от эдинбургских Scars, а в Глазго на Postcard Records выходили пластинки таких постпанк-групп, как Orange Juice, Josef K и Fire Engines. А еще были короли второй волны панка The Exploited.

Пол Рисерч:

В Эдинбурге было не так много людей с экстремальными прическами или обесцвеченными волосами. Скорее больше школьных блейзеров и английских булавок. Кожаные куртки и штаны скорее относились больше к металлической теме, типа Exploited. Мы тусовались с Fire Engines и Josef K — они были нашими ровесниками. Мы достаточно вызывающе выглядели. Мы были вроде как предшественниками этих групп. Мы начинали как панк-группа, и когда вышел наш сингл «Horrorshow», мы подписали большой контракт с лейблом.

Мы мало слышали о панк-сцене в Глазго. В Эдинбурге движение было более активным. Мне кажется, дело касалось движения вперед: каким должен быть наш следующий шаг? Нужно сделать что-то другое. Даже в эпоху панка мы никогда не опускались до пауэр-попа. Мы всегда стремились быть резкими, даже фанковыми, старались найти другое направление. The Buzzcocks, Banshees, Gang Of Four — нам больше нравилась эта сторона.

Юджин Рейнольдс (The Rezillos: вокал):

До прихода панка в Эдинбург мы выделялись как, больной палец. Не было никого даже отдаленно похожего на нас, что нам было только на руку. В основном народ слушал доставший всех прог-рок и псевдо-фанк-группы. Тьфу! Смыслом нашего существования был в том, чтобы поднять пыль на местной музыкальной сцене. Нас тошнило от клише, нас не интересовали ни местные, ни национальные группы. Нам было наплевать, нравимся мы кому-то или нет. Для нас это было музыкальной войной. И мы намерены были победить.

Мы слышали обо всем этом панке через всяческие медиа. Мы посчитали все это признанием нашей позиции и поведения. Когда мы настроились на все это, оказалось, что по-своему мы являемся родоначальниками этого движения. Поскольку мы были шотландцами, мы, конечно же, не получили такого количества шумихи и раскрутки, какая была у многих лондонских групп, и (в то время) к нам не было такого внимания со стороны медиа, какое получали южане. Нашим отношением было: «В жопу Лондон! Мы создадим собственную сцену там, где живем, и не будем следовать за модными течениями». Откуда ни возьмись появилась куча «реальных панк-групп», пытавшихся прокатиться на этой волне.

Мне кажется, что вся эта шумиха насчет нашего «трэша и угара» здорово преувеличена. Я понимаю, что наша группа заслуживает такого комментария, и мы достаточно честны, чтобы признать это. У многих групп настолько хрупкое и больное самомнение, что они избегают простой правды, однако, я считал, что быть в группе — значит бунтовать, т. е. веселиться. Но, наверное, мы воспринимаем нашу музыку более серьезно, чем другие группы.

Самым глупым было то, что как только публика (куда входила и часть нашей аудитории и кое-кто из промоутеров) читала все эти идиотские заголовки в дурацких газетах, мы часто сталкивались с очень злобными элементами в аудитории, чье мнение было испорчено помойной прессой. Часто те же самые люди, что вызывали нас на бис, увидев нас впервые, считали своим долгом с нами подраться на следующем нашем выступлении. Мы должны были быть