– Батоно Оганес, не надо! – просит Нугзар.

Оганес обрывает его жестом, оборачивается к Манане (всегда безошибочно угадывает, где невестка):

– Переводи.

Манана становится по его левую руку. Гости умолкают. Нугзар выходит из комнаты, плотно прикрывает за собой дверь. Оганес поднимает стопку, говорит медленно, с достоинством, глядя перед собой незрячими глазами:

– Я хочу предложить тост за Нугзара, брата моей невестки Мананы. Я его лет пять уже не видел – как ослеп, так и не видел. Надеюсь, он мало изменился. Мало ведь изменился, Манана?

– Мало, – отвечает Манана. – Такой же рыжий и конопатый.

– Похож чем-то на артиста Депардье, – острит кто-то из гостей.

– Может, и похож, – соглашается Оганес. – А может – нет. Так получилось, что мы с Мананой осиротели. Я потерял сына, она – мужа, мои внуки – отца. Теперь Нугзар заботится о нас. Он – самый легкий человек из всех, кого я знал. Хотя жизнь его была совсем не легкой.

Оганес перекладывает стопку из одной руки в другую, приобнимает невестку за плечи. Манана опускает голову.

Притихшие гости ждут. В комнате повисает гнетущая тишина. Оганес пытается продолжить, но слова застревают в горле. Он откашливается, потом снова. И не может произнести ни слова. Горько усмехнувшись, наконец сдается.

– За нашего Нугзара! – И, одним глотком осушив стопку, медленно выходит из комнаты.

Гости удивленно переглядываются: чудной старик, хотел что-то рассказать, но не решился. Увлекшись разговором, о нем сразу забывают. Манана меняет тарелки – скоро хашламу[24] подавать.

Казинанц Оганес идет по коридору, держась за стену. Тридцать шагов прямо, толкнуть дверь, повернуть налево – еще десять шагов, а потом снова прямо. Выйти на веранду, пройти в дальний угол. Взять у Нугзара папиросу, затянуться.

На заборе, наблюдая мир то одним, то другим желтым глазом, сидит петух. Недовольный увиденным, склочно кукарекает.

– Знаешь, как они по-нашему кричат? – спрашивает Оганес и сразу же отвечает: – Цух-ру-ху.

– А по-нашему кричат «киклико».

– У вас, у грузин, все не как у людей.

– А у армян, значит, все как у людей, да? Сначала подумай, потом говори! – парирует Нугзар цитатой из любимого фильма.

Отсмеявшись, притихают. Долго, очень долго молчат. О том, как в деревне Нугзара была война. Как люди, покидая ее, отпирали хлева и крольчатники, чтобы живность не перемерла от голода. Как оставляли нараспашку двери домов – чтобы непрошеные новые хозяева их не выбивали. Заходи, живи, только не сноси.

Как Нугзар три дня пробирался к границе через хмурый непроходимый лес, потому что на дорогах беженцев грабили и убивали. Как тащил на себе труп брата – не захотел оставлять. Брату велели выкинуть сверток, который он вынес из отцовского дома, когда покидал его навсегда, выкинь – велели ему и ткнули прикладом в ребра. Он отказался, и его расстреляли. А когда он упал, сверток развернулся, и рассыпались веером семейные фотографии: грузинские дедушки и бабушки, акации в ботаническом саду, жаркий морской берег. Нугзар взвалил брата на плечи, нес три дня – через лес, через поле, через брод. Чтобы похоронить там, куда можно будет потом ходить – помянуть. Приехал к сестре в разных носках и с нарванным в поле букетом ромашек – не приучен был заглядывать в гости с пустыми руками, а последние деньги ушли на дорогу.