Кемпер поднял глаза, а потом снова уставился в зеркало. На что он там смотрит? На Моргана? Или на что? Что его беспокоит?

Кемпер знал, что Эрин так просто не успокоится, и поэтому начал защищаться. Он знал, что девушка знает, что он ее обманывает, так что решился молить о пощаде… ну, по-своему.

— Кисонька, я же не занимаюсь наркобизнесом, — запротестовал механик самым своим искренним голосом. — Просто я необыкновенный парень, совершающий необыкновенное путешествие с девушкой, которую люблю.

И Кемпер одарил Эрин самой очаровательной из своих улыбок, но лить попусту потратил время и силы. Занятно, что слово «любовь» он употреблял только тогда, когда оказывался по уши в дерьме.

— Побереги свою улыбку на другой раз, — холодно отрезала Эрин и, отвернувшись, снова уставилась в боковое окно.

Энди на заднем сиденье рассмеялся и покачал головой.

Коровья голова лежала на свалке, на самой вершине горы трупов.

Мясо кровоточило и разлагалось, постепенно превращаясь в отвратительную, бесформенную гущу, кишащую личинками, которые поедали эти гниющие мертвые тела.

Голова поджаривалась на солнцепеке и воняла. По ней ползали стаи мух. От головы уже почти ничего не осталось, и мало что в этом черепе напоминало теперь корову: до того как выкинуть животное сюда, с него содрали остатки жира и мяса, за них можно было выручить несколько центов. Остался только один глаз, чернеющий в мертвой, испачканной кровью глазнице.

Коровья кровь до сих пор еще была красной.

— Господи! Что это такое? — Пеппер чуть не стошнило.

Тут и все прочие почувствовали этот запах. Господи! Он был просто отвратителен и шел с улицы. Окна были открыты, чтобы в машину попадал свежий воздух, но вместо свежего воздуха снаружи стояла какая-то отвратительная, просто тошнотворная вонь.

Эрин закрыла нос рукой и отодвинулась от окна. Впрочем, нельзя сказать, что это хоть немножко помогло.

Господи! Что за запах! Это же просто ужас. Сладкий, отвратительный, как говно… как… как… это даже не объяснить: он был настолько отвратителен, что казалось, ты вот-вот упадешь в обморок. Этот запах действовал как некая материальная сила. Он забирался человеку в нос, все глубже и глубже, а потом внезапно ударял так, что его голова откидывалась назад, а все внутренности переворачивались. Еще до того, как бедняга понимал, что, собственно, происходит, его начинало тошнить.

Все чувствовали этот мерзкий запах, но Кемпер, кажется, страдал от него меньше всех. Да, парень немножко фыркал и ерзал на своем сиденье, но руки его оставались на руле, где и должны были быть, и надо признать, он не очень-то нервничал. Просто потому, что водитель знал, чем это пахнет.

— Скотобойня, — объяснил он.

Тут до всех тоже дошло.

Это был запах смерти. Не одной смерти, а многочисленных, продуманных, сосчитанных и узаконенных убийств. Превращение жизни в смерть. Производство гибели. Производство мяса. Упаковка мяса. Все гигиенично и с соблюдением санитарных норм. Ножи из нержавеющей стали, конвейеры, доски для разделки туш, сбор отходов, старомодные крюки для мяса в современных холодильных камерах. Это символ эволюции — все науки были нужны только для того, чтобы усовершенствовать цепочку питания: создавать жизнь исключительно для того, чтобы ее уничтожить. Мясники не понимают. Они не чувствуют ужаса. Им не страшно. Выращивать и убивать, выращивать и убивать. Они пичкают скотину гормонами и антибиотиками, чтобы потом оглушить ее ударом по голове.