Кое-где в храме горели лампады и свечи, больше всего их было перед Кувуклией — каменным шатром над Гробом Господним. Она постояла перед входом, помолилась, а потом решилась и вошла внутрь.

В Приделе Ангела стоял монах и по-гречески читал толстую книгу, лежавшую на высоком камне. Дженни осторожно и бережно прошла мимо него и вошла в низкую дверь. Камень-гроб с мраморной плитой поверху стоял справа. Дженни опустилась перед ними на колени, положила на Гроб руки и голову и заплакала.

Сначала слов у нее не было, она долго изливала горе одними слезами. Потом начала молиться. Молилась и плакала о Ланселоте, об оставшихся в Бабушкином Приюте детях, о несчастных калеках, спасающихся теперь на Елеоне. Но больше всего она плакала сегодня об Айно.

— Доколе, Господи, Ты будешь терпеть унижение Твоих святых? Я даже не могу подойти и поцеловать моего Учителя, Господи! — жаловалась она.

Она не знала, сколько прошло времени, может быть, несколько часов, а может, и вся ночь. Вдруг кто-то тихонько окликнул ее сзади: — Сестра Евгения!

Она подумала, что это тот монах, что молился в Приделе Ангела, подняла голову и оглянулась. Позади нее стоял Айно, живой и невредимый. Он улыбался.

— Учитель! — воскликнула Дженни, с трудом поднимаясь на затекших ногах.

Он приложил палец к губам и глазами показал на выход. Они прошли мимо монаха, который даже не поднял головы, продолжая молиться. Они сели рядом на скамью возле самой Кувуклии и стали шепотом разговаривать.

Радуясь и плача, Дженни рассказала Айно все события последнего времени: жизнь в Бабушкином Приюте, встречу с Сандрой, их путешествие с Ланселотом на остров Иерусалим, бегство Патти и уход Ланселота в Башню.

— Ты хорошо сделала, что послушалась непослушного ослика, — сказал Учитель. — О своем Ланселоте не горюй, а только молись, молись и молись — и Господь все устроит. Ты по-прежнему моя ученица и готова верить мне? — Конечно, Учитель!

— Тогда встань и ступай прямо сейчас на площадь к Вавилонской Башне и жди. Ты увидишь белый мобиль, из которого выйдут две девушки, белокурая и темноволосая. Подойди к ним и назовись. Они тебе все рас скажут о твоем Ланселоте. — Я должна идти прямо сейчас? — Да.

Дженни вздохнула: ей и бежать хотелось к Башне, и так жаль было уходить от воскресшего Учителя!

— Тебе надо идти, дитя мое. Пойдем, я провожу тебя. А паломничество Ланселотово еще не кончено, ему еще предстоит сделать последний и самый важный выбор.

Когда они вышли из храма, уже светало. На площади лежали грудой поломанные доски и обломки балок — остатки рухнувшего помоста. Ни клонов, ни экологистов нигде не было видно, а у стены храма, скрестив руки, стоял живой и невредимый пророк Илия. Айно благословил Дженни, и показал, по какой улице ей надо идти, чтобы поскорее выйти из старого города. Потом он пошел к Илие, а Дженни скорым шагом, но поминутно оглядываясь на ходу, радуясь и улыбаясь, пошла к указанной улочке.

У подножия Башни, видно, еще с ночи бурлила толпа. Дженни постаралась с ней не смешиваться, а встала у края площади, куда мобили и рикши подвозили счастливчиков с билетами. Они выходили из машин, повозок и носилок и шли по проходу, специально устроенному в толпе служителями и клонами.