Рок тоже его заметил.

– Ручей? – спросил он, будто не доверял собственным глазам.

– Откуда бы ему здесь взяться.

Между нанесенными ветром снежными холмами, петляя в беспорядочном беге, змеилась лента воды. Слишком тонкая и мелководная, чтобы быть речкой, и слишком медленная для ручья. Да и какие ручьи в самом сердце месяца Долгих ночей? Зима только входит в силу, все тепло поджало хвост и сбежало на юг.

– Может, талый снег с гор идет? – предположил Рок.

– Сейчас-то?

Он снова поскреб затылок.

Хани спрыгнула с лошади, передала поводья Року и, осторожно пробуя носком непрочный наст, шаг за шагом подошла к самому ручью. Тот бежал с севера на юг, и вода в нем была мутной. Жеребец Рока заржал, ударил копытом, выбивая из-под снега пожухлую прошлогоднюю траву.

– Нам так и так в ту сторону – поглядим, что за чудо, – решила она.

Чем дольше они шли, тем шире становился ручей и тем больше нервничали хобы. Смирную кобылку Хани будто подменили – она часто пряла ушами, рассерженно фыркала и все время норовила повернуть. Всаднице приходилось проявлять истинные чудеса сноровки, чтобы сдерживать животное. Дурной знак. Хобы не просто так родились в северных ледяных равнинах, они часть Кельхейма; нет таких запахов, которые бы они ни впитывали с молоком матери. И сейчас их что-то тревожит. Что-то, что еще не увидеть, не услышать и не почуять человеку. Оттого и беспокоится животное, показывает упрямому седоку, что самое время остановиться и не лезть на рожон.

В лицо ударил порыв морозного ветра – поднял, завертел в воздухе сверкающие снежинки, обжег кожу.

Хани нахмурилась, глянула на спутника. Тот выглядел удивленным вряд ли менее ее самой. В воздухе явственно ощущался запах гари, а вскоре на горизонт безупречной чистоты наползло рваное облако дыма.

– Лес, что ли, горит, – неуверенно предположил Рок.

Хани посчитала его слова очередной глупостью. В этих краях деревьев родилось так мало, что каждое чтили чуть ли не как самого Изначального. Чтобы поохотиться, приходилось уходить далеко от поселения. Ближайший лес они давно миновали, а впереди лежал лишь Лор-да-Ран – неприкосновенная обитель спящих в вековом льду дравенов[4]. Чтоб растопить хоть малую часть их ледяных одежд, потребуется что-то более значительное, чем забытый костер, пусть даже очень большой. Да и откуда взяться костру, если местные обходят священное место десятой дорогой, боясь без нужды растревожить духов-защитников Кельхайма.

Они взобрались на поросший куцыми елками холм, и взорам путников представилась зияющая черным уродливая дыра в многолетней заледенелой обители. Рваная рана на теле того, что всякий житель Севера считал неприкосновенным и нерушимым, как сама вера.

Над Лор-да-Раном лениво расползалось черное марево, а из его недр сквозь прожженную брешь, как гной из раны, вытекала талая вода.

– Слышишь? – привлек ее внимание Рок.

Она отрицательно махнула головой.

– И я ничего не слышу, а когда лес горит – треск далеко окрест слышно. И ветер в нашу сторону.

Хани мысленно похвалила кетельгарда за смекалку, которой он обычно не отличался. Однако, как говорят старые охотники, раз в век можно и лань подстрелить из лука без тетивы стрелой без наконечника.