Мой секретарь говорит, что не может писать. Не идет у нее это дело. Как только берется за бумагу, так никаких мыслей нет, и думает она только о том, что нет никаких мыслей. Я отвечаю ей: «Так вот так самокат и работает — нужно писать то, что думаешь, раз есть мысль: „Что-то я не могу писать“, — ее и надо записать первой. Если есть мысль, что нет никаких мыслей, пиши ее. Поняла? Запиши, а как запишешь, позовешь меня, и мы продолжим».

Какое-то время она пишет, и пауза затягивается. Мне начинает казаться, что она уже закончила, и я ее спрашиваю: «Что же ты меня не зовешь?»

«Так я только что закончила, как раз когда ты спрашивал», — отвечает она и на этом удовлетворенно замолкает.

Я молчу, и она молчит. Все как будто очевидно. Я задал вопрос, почему она не зовет меня продолжать дело. Она объяснила, что не звала меня, потому что еще не закончила, а теперь она закончила и тем самым дает понять, что готова приступить к делу.

В общем, она ни в чем не виновата, а дело не идет. Просто потому, что предпочла ответить на вопрос, почему не зовет, вместо того чтобы продолжить дело!

И то, что она не виновата, не прибавляет ей ни копейки, потому что до этого я ей объявил, что она уволена до тех пор, пока не создаст этот образ своего дела.

Вот это и есть типичнейший пример гнилости самой операционной среды нашего мышления. Оно все соткано из полунамеков и бесконечных, теряющихся связей с какими-то не заключенными нами договорами культуры. И при этом оно еще и постоянно изыскивает для нас возможность уклониться от нежеланных дел с помощью обид.

Обычный человек на месте моей секретарши предпочел бы изобразить дурака, который как бы не замечает, что не делает дело, и обвинить начальника в самодурстве. Даже голод кажется не такой уж страшной ценой за право обидеться. Так поступает большинство молодых. Обидчивость — это особый разговор.

Выбор работать

Что же делать? Выбор, конечно. Нужно сделать выбор — работать или не работать вообще. Вот за этим я и заставляю молодых работников, заявивших, что хотят научиться работать, написать образ своего дела или рабочего места.

В этом «образе моего дела» надо сначала написать то, что хочется, а потом сделать поправку на разумность, то есть написать образ такого дела, которое будет жить и кормить тебя в условиях настоящего мира, а не в сулопнике.

Конечно, первым выскакивает: не хочу работать вообще! И это надо учитывать, потому что обычно преодолеть это можно только старательностью. А это значит — напряжением. Напряженность все равно однажды взорвется и заставит тебя все испортить. Старательность — вредна, а старательные работники — это вредители. Поэтому лучший случай, когда ты не стараешься, а естественно делаешь свое дело, как будто воплощая этим часть себя. Как это у тебя получается в играх. Или в быту.

Ты же не стараешься открывать кран, когда наливаешь воду в ванну, ты его просто открываешь. Точно так же ты не стараешься, когда затыкаешь ванну пробкой. Ты просто затыкаешь ее. Таковы условия нашей жизни. И точно так же ты не должен стараться работать, чтобы зарабатывать свои деньги. Это данность нашего мира, исходное условие задачи: хочешь выжить — зарабатывай себе на жизнь. Не старайся, а просто зарабатывай.