— Кто там? — раздается знакомый голос.
— Мисс Берди?
В холле показывается фигура, загорается свет, и вот она сама, в том же платье из хлопка, в котором была вчера в «Доме пожилых граждан из „Кипарисовых садов“». Она прищуривается и разглядывает меня из-за стекла.
— Это я, Руди Бейлор. Студент-юрист, с которым вы вчера разговаривали.
— Руди! — Она просто в восторге от того, что видит меня.
Я слегка смущаюсь на секунду, а затем внезапно мне становится грустно. Она живет одна в этом страшном запущенном доме и уверена, что семья её покинула, и единственная отдушина — проявлять заботу о тех старых, никому не нужных людях, которые каждый день собираются на ленч, чтобы спеть одну-две песни. Мисс Берди Бердсонг очень одинокий человек. Она торопливо отпирает стеклянную дверь.
— Входите, входите, — повторяет она, абсолютно не проявляя ни удивления, ни любопытства.
Она берет меня под локоть, ведет через прихожую и далее по коридору, на ходу ударяя поднятой рукой по выключателям. Лампочки одна за другой загораются, освещая дорогу, стены увешаны десятками старых фамильных портретов. Половики пыльны и протерты до дыр. Пахнет сыростью и затхлостью. Старый дом сильно нуждается в основательной уборке и обновлении.
— Как любезно, что вы заехали, — говорит она ласково, все ещё сжимая мой локоть. — Вам вчера понравилось с нами?
— Да, мэм.
— Не желаете ли навестить нас снова?
— У меня к вам срочное дело.
Она усаживает меня за кухонный стол.
— Кофе или чай? — спрашивает мисс Берди, шумно устремляясь к шкафу и опять ударяя по выключателям.
— Кофе, — отвечаю я, оглядывая кухню.
— Как насчет растворимого?
— Чудесно. — После трех лет обучения в колледже я забыл разницу между растворимым и тем, что мелют из настоящих зерен и варят.
— Сливки или сахар? — спрашивает она, подходя к холодильнику.
— Просто черный.
Она кипятит воду, ставит чашки, садится за стол напротив меня и широко улыбается. Я наполнил для неё этот день содержанием.
— Я просто в восторге, что вижу вас, — сообщает она в третий или четвертый раз.
— У вас прекрасный дом, мисс Берди, — говорю я, вдыхая воздух, пахнущий мускусом.
— О, спасибо. Мы с Томасом купили его пятьдесят лет назад.
Кастрюли и сковородки, раковина и краны, плита и тостер — все по крайней мере сорокалетней давности. Холодильник, по-видимому, выпуска шестидесятых годов.
— Томас умер одиннадцать лет назад. Здесь мы вырастили с ним обоих сыновей, но я о них охотно умолчала бы. — Ее веселое лицо на секунду омрачилось, но вот она опять улыбается.
— Разумеется. Конечно.
— Давайте поговорим о вас, — предлагает она. Но это как раз та тема, которой я бы с удовольствием избежал.
— Конечно, почему нет? — И я набираюсь мужества перед неминуемым допросом.
— Откуда вы родом?
— Я родился здесь, но вырос в Ноксвилле.
— Очень приятно. А где вы учились в школе?
— В Остин-Пи.
— В Остин… где?
— В Остин-Пи. Это маленькая школа в Кларксвилле. На государственной субсидии.
— Как чудесно! А почему вы выбрали юридический колледж в Мемфисском университете?
— Но это действительно хороший колледж, а кроме того, мне нравится Мемфис… — Есть и ещё две причины. Меня приняли в этот университет, и я мог оплатить там учебу.