В комнате Карасика Антон собирал свои вещи. В старенький баульчик, с которым он приехал в Москву, летели перчатки, бутсы, майка. Антон взял в руки свитер, отпорол матерчатый значок Гидраэра. Карасик, стоя у дверей, молча и понуро следил за его движениями.

— Женя, — сказал Антон и подошел к нему, — то одно дело, а у нас с тобой другое… Надеюсь, это не касается?

— То есть?

— Ну, вот в том смысле, что с тобой мы по-прежнему.

— Нет, Антон, об этом забудь. Ты для меня кончился.

— Женя, я с тобой, как с человеком, а ты… Ты понять только не хочешь.

— Я все понял, Антон, хватит… Я-то дурак, думал: вот, мол, пример. Это человек! Одна биография чего стоит. — Карасик чуть не плакал. — А ты!.. Куда все это девалось? Есть такие… вроде валенок: в стужу греют, а как только оттепель, так сразу мокнут, ни к черту не годятся!

Антон снимал со стены свои портреты, вырезанные из журналов. Он остановился перед Женей. Между ними было не больше полуметра.

— Значит, кончили? — тихо спросил Антон.

Карасик молчал.

— Женя, помнишь, как в Саратове тогда… когда Тоська это?.. Как мы с тобой на одной койке?..

— Помню, но постараюсь забыть…

Антон уложился, поставил вещи у дверей.

— Ты куда сейчас? — спросил у него Карасик.

— Не твоя забота.

Карасик пожал плечами. Его всего трясло.

— Смотри, Антон, сносит тебя по течению. Где пристанешь?..

Кандидов подошел к нему:

— Ну, давай, что ли, по-волжски… по нашему, выпьем расставальную…

Он достал из шкафа бутылку, две рюмки. Горлышко бутылки тренькнуло и запрыгало по краю рюмки… Но он справился и налил Карасику и себе. Оба не глядели в глаза друг другу.

— Ну, — Антон поднял рюмку, — кланяйся нашим… вашим, то есть. А Насте скажешь… Нет, ничего не надо. Все это одна петрушка… — Он вздохнул. — Скажи, Женька, одно напоследок. Можно тебя спросить?.. Ведь был ты, в общем, хлюпик. Откуда, спрашивается, у тебя это взялось, что не собьешь теперь?

— Дурак ты, Тошка! — сказал Карасик, беря рюмку.

проговорил он и выпил, не поморщившись, глядя на Антона непомутившимися, ясными и печальными глазами.

Груша сидела на сундучке. Всем было не до нее. Тошка прошел сверху с вещами. Она, обнадежившись, радостно вскочила.

— Тебя еще тут не хватало! — процедил сквозь зубы Антон и вышел на улицу.

— Вот попала-то, батюшки, не вовремя!.. — причитала Груша.

Она не понимала, что же произошло, но видела, что у ребят стряслось горе.

Карасик даже не взглянул на нее. Бухвостов удивленно кивнул и отвернулся. И даже радушный Фома не сказал ей своего обычного «чай да сахар, милости прошу к нашему шалашу». А она ехала с такими надеждами… Правда, Антон не ответил на ее письмо, где она сообщала о предстоящем своем приезде и намерении учиться в Москве. Она сидела на сундучке одинокая и никому не нужная, чужая. Из-под двери дуло. По тугим, загорелым щекам поползли обидные капли. Мама Фрума спохватилась и подошла к ней. Она все выспросила, все узнала. Аккуратненькая, участливая старушка показалась Груше в эту минуту самой родной на свете.

— Ах, эти футбольщики, — говорила мама Фрума, — они расшумятся, так это не дай бог! Антон, положим, тоже хорош. Мальчики для него так старались, а от него одно огорчение… Ну, идемте уж.