— О, гази-паша, — осторожно позвал Османа его начальник штаба, — пехота на том берегу.

Осман-паша открыл один глаз.

— Пускайте конницу и вслед обоз. Последними через мосты перейдут беженцы. Велите корпусным и бригадным генералам начать построение пехоты в боевые порядки — первая линия, вторая, резерв. Навалиться, смять неприятеля и наступать, только наступать, в этом наша победа. В прорыв пустить конных. Обеспечить прикрытие флангов от противника. Сдерживать гяуров, пока не выведем санитарные фуры и обоз… Да ниспошлет Аллах успех правому делу! Аллах акбар[30]!

Накануне вечером на стол начальника штаба Дунайской армии генерала Непокойчицкого легла телеграмма от Тотлебена: «Сегодня неприятель не стрелял из траншей. Траншеи турецкие слабо заняты: с батарей замечено, турки сосредоточивают войска за Плевной. Перебежчики показывают, что войскам выдана обувь и хлеб на несколько дней. Выход турок по Софийскому шоссе или на Видин назначен в эту ночь. Показания эти сообщены по телеграфу генералам Ганецкому, Каталею и Черкату».

Непокойчицкий немедля кинулся к главнокомандующему. Великий князь, пробежав текст, вызвал адъютанта, полковника Скалона:

— Митька, вели заложить экипаж, катим к Тотлебену…

В штабе отряда обложения горели свечи, не смолкал телеграф. Тотлебен давал указания. Предположение о дне и месте прорыва подтверждалось. Скобелев телеграфировал: схвачен заблудившийся солдат. Он рассказал, османы покинули Кришинский редут. Высланные Скобелевым охотники подтвердили правдивость солдатских слов, а костры, горевшие на позициях, — обман, дабы ввести русские войска в заблуждение.

Прибыл, к неудовольствию Тотлебена, главнокомандующий. Эдуард Иванович доложил обстановку.

— Значит, вы не считаете это отвлекающим маневром? Хорошо. В таком случае, какие силы противостоят сегодня Осману?

— Ваше высочество, на решающем участке блокады сосредоточено пятьдесят девять батальонов, остальные соединения приведены в боевую готовность.

— Вы считаете это достаточным, чтобы остановить Османа?

— Не только остановить, но и разгромить.

— Когда намерены поехать к Ганецкому? Кажется, вы убеждены, что именно там Осман-паша надумал нанести удар? Не так ли, Эдуард Иванович?

— Как только получу сведения от Ганецкого о начале боя, так и отправлюсь.

— Поедем вместе.

— Как вам угодно, ваше высочество.

У села Дольнего Метрополя, на вершине холма, генерал Ганецкий оборудовал наблюдательней пункт. Дежурные гренадеры не отрываются от подзорной трубы, вглядываются. Увеличительные стекла приближают Плевну, вражеские редуты, черное месиво дорог, голые холмы. Невеселая, унылая картина.

— Пахомов, ась, Пахомов, — кричит гренадер товарищу, — ну как, не двинется Осман? Мы его здесь выглядываем, а он в ином месте вынырнет?

— Может, турок, он и есть турок.

Внизу, у подножия холма, зевал от скуки старший поста, прапорщик. Подняв голову, выкрикнул:

— Не видать ли какого передвижения?

— Никак нет!

В стороне от холма траншеи, снуют гренадеры.

— Господин прапорщик, — крикнул один из наблюдателей, — обоз показался!

— Велик?

— Считаю!