– Но самое поразительное то, – заключил Пенни, – что даже средневековый Лондон был похож на кипящий котел. Чужаки быстро ассимилировались. Город ничем не отличался от того же Нью-Йорка. – Он усмехнулся. – Я знал, что родом из иммигрантов, но получается, что и остальные тоже!

– Значит, хваленая англосаксонская раса…

– Миф, – пожал он плечами. – На севере Британии сплошные датчане и кельты, и даже на юге англосаксонские предки составят едва ли четверть – я сильно удивлюсь, если окажется иначе. Мы, проще говоря, являемся нацией европейских иммигрантов с добавлением новых и новых прививок. Если угодно, генетическая река, питаемая множеством ручьев.

И музей издал на эту тему книгу. Пенни положил ее на видное место в гостиной.

– Кого же тогда считать лондонцем? – полюбопытствовала леди Пенни.

– Того, кто здесь живет. Это похоже на старое определение кокни: человек, родившийся в пределах слышимости колокола Сент-Мэри ле Боу. А иностранцами, англосаксы они или нет, считаются все, кто не попадает в эти границы, – добавил он, ухмыльнувшись.

А теперь, присмотревшись, он обнаружил тот же процесс в огромных офисах «Пенни иншуренс компани». После Второй мировой войны в Лондон началась массовая иммиграция выходцев из Индии и стран Карибского бассейна. Кое-где – в Ноттинг-Хилл-Гейт севернее Кенсингтона и в Брикстоне на юге реки – возникли трения и даже вспыхнули беспорядки. Однако недавно Пенни обошел офис и осознал, что все молодые джентльмены, с которыми он общался, – белые, чернокожие, азиаты – не только приобрели лондонский выговор, они увлекались одними и теми же видами спорта, имели общие взгляды и даже усвоили хамоватый юморок кокни, который он помнил с детских лет. «Они все лондонцы», – заключил Пенни.

В траншее царили тишина и покой. Сара Булл взглянула на коллег и мысленно улыбнулась. Она побывала на многих раскопках, но очень хотела попасть сюда, так как ими руководил доктор Джон Доггет.

Доктор Джон Доггет – лондонец до мозга костей. Однажды он поведал ей, что его дед был пожарным во время немецкого блица. Сам доктор был еще и куратором Музея Лондона, куда она недавно устроилась на работу.

Сара любила музей. Тот находился в большой пешеходной зоне в нескольких минутах ходьбы от собора Святого Павла. Окна музея выходили на крупный, красивый фрагмент древней римской стены, когда-то окружавшей Лондон. Наплыв туристов неуклонно возрастал. Здесь нравилось и школьникам, приходившим экскурсионными группами. Музей задумали как место для прогулки сквозь века от доисторических времен до дня сегодняшнего. Кураторы воссоздали целые сцены с сопровождением визуальным и звуковым: доисторическое стойбище, покои XVII века, улица XVIII века, викторианские магазины – даже макет старого Лондона, который вспыхивал под чтение отрывков о Великом пожаре из дневника Пипса. Каждая экспозиция дополнялась предметами соответствующей эпохи: от кремневых наконечников до настоящей, полностью укомплектованной тележки костермонгера.

Она знала, что все это опиралось на тяжкий труд ученых. Это ее и привлекло, благо она получила диплом археолога. Находки, а часто и крупные открытия не прекращались: сначала был найден маленький храм Митры, а всего несколько лет назад выяснилось, что старый Гилдхолл занимал место огромного римского амфитеатра. Исправно обнаруживались римские дороги и средневековые постройки. Недавно у древней стены нашли и вовсе нечто чудесное: монеты и мульды римского фальшивомонетчика, явно брошенные в спешке. Куратор сумел в точности показать, как изготавливали подделки.