– После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджак?

– Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его.

– Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака?

– Так я понял.

Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал «родстер» и пару шин «экстра» к нему, чтобы узнать: лжет он или нет. Он был так далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что поэтому у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей.

– Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Вульфу?

– Сожалею, я буду занят.

– В пятницу?

– Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает критики. В этом я уверен, потому что был там.

– Может, вы сможете прийти в субботу?

Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем как направиться к двери, я сказал:

– Кстати, второе предупреждение, написанное всем вам, – ведь кем-то оно было написано? Действительно ли нитроглицерин маслянист и имеет сладковато-жгучий вкус?

– Я же хирург, а не фармацевт.

Я снова поблагодарил его и вышел.

Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал подозревать, что если мы не найдем способа сделать явным то, что скрыто от нас в истории Элкаса, то «Памятная записка», составленная Вульфом, может превратиться в простой листок бумаги, который вы можете использовать так, как вздумается.

Я отправился домой, решив, что самое разумное – обратиться к Сантини. Мы могли дать ему телеграмму в Рим. Возможно, таким образом мы раздобудем нечто толковое. Конечно, телеграмма будет стоить Вульфу девяносто девять долларов.

Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В кабинете звонил телефон. Звонил Сол Пензер. Я спросил, чего он хочет. Он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил, что он будет рапортовать, а он ответил, что ничего, вот и весь его рапорт в этом. Поскольку я и так был раздражен всем ходом расследования, то я стал насмешлив. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то может он сплутует и сделает чучело Хиббарда? И я сказал, что и самого меня только что так чмокнули на другой стороне нашего дела, что если у него нет ничего лучшего, то пусть придет в контору, и мы сыграем в пинокль. Я повесил трубку, оборвав разговор, что само по себе могло рассердить даже монахиню.

Вульф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал «доброе утро», потянул носом воздух и сел за свой стол.

Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не посмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, испробует свое перо и, наконец, позвонит, чтобы принесли пиво. После того как со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне:

– Есть ли мысли о дальнейших действиях?

– Я ушел из дома на цыпочках в восемь тридцать и только что вернулся. Звонил Сол… Истрачен зря еще один никель.