Однако не стоит думать, будто правила на Рублевке навязывают обязательно силой. Иногда и хитростью, и неожиданностью действий, внезапностью. Вот, например, в самом начале 90-х жил в поселке Новь, в той его части, что выходит к деревне Раздоры, профессор Московского университета Александр Аузан. С 50-х годов жил — тогда бабушка выкупила здесь участок в память о расстрелянном муже, легендарном комкоре Аузане, мечтавшем жить в Раздорах. Жил хорошо, соседствовал с маршалом авиации Евгением Савицким, чья дочь Светлана — вторая в Советском Союзе женщина-космонавт и дважды герой Советского Союза.
Но меняются времена. Маршал беднел, и дочь его, привычная к светлым подвигам, а не к каждодневному капиталистическому труду, беднела. И все чаще маршал, встретившись с Аузаном на дорожке или подсев к Аузану на скамейку, заводил разговор о том, что хотел бы продать дачу. Возможно, ждал, не предложит ли сам Аузан выкупить маршальский участок. Возможно, просто так ворчал по-стариковски. Возможно, видел, что пишет Аузан экономические статьи в центральных газетах, и полагал Аузана близким к новой власти, а стало быть, состоятельным. Но не близок оказался Аузан и не состоятелен — не так прямолинейно работают правила Игры «Рублевка», — и участка Аузан не купил.
И вот однажды маршал Савицкий рассказал Аузану, что нашел, дескать, покупателя на свою дачу, солидного человека. А через несколько дней заселился в бывший генеральский дом Отари Квантришвили — по официальной версии предприниматель, меценат и любитель вольной и классической борьбы, а по слухам — криминальный авторитет. Поселился и первым делом, конечно же, рядом с генеральским дачным домом принялся строить новый, в десять раз больше.
Слухи о том, что Отари — высокопоставленный бандит, косвенно подтверждались. С самого утра каждый день у его ворот маячили неприятные личности, ожидающие разрешения воровских споров «по понятиям». Аузан нервничал: бандиты ведь как акулы, задыхаются без движения, не могут угомониться на достигнутом, и если Отари получил участок, то захочет ведь прирезать и соседний.
Именно так и случилось. Однажды Квантришвили пришел к Аузану и начал «гнать телегу», то есть рассказывать малоправдоподобную историю, в которую не поверить нельзя, потому что, если не поверишь, рассказывающий очень обидится, а ему только того и надо — обидеться, найти повод для ссоры. Квантришвили рассказал, что строители у него идиоты, неправильно как-то спроектировали новый дом, что дом сам собой выстраивается как-то так, что залезает к Аузану на участок, и — резюме! — не будет ли Аузан так добр продать Квантришвили пару соток своего участка по рыночной цене?
Аузан понимает: это только начало разводки, только первый ход многоходовой комбинации, цель которой — захватить его участок. Как шпана на темной улице останавливает интеллигентного прохожего просьбой закурить: откажет — можно обидеться, избить и ограбить; согласится — значит слабак, и после второго вопроса можно найти повод обидеться, после чего избить и ограбить.
И тогда Аузан сказал: «Тут у нас, в Раздорах, земельные споры между соседями принято решать по-добрососедски». Квантришвили кивнул: да, по-добрососедски — это правильно, это и по воровским понятиям правильно, и по древним, отложившимся в памяти Квантришвили грузинским обычаям. «И денег, — продолжил Аузан, — с соседа не брать». Квантришвили удивленно вскинул брови. Сотка на Рублевке даже в начале 90-х стоила уже целое состояние.