Хорошо, что, в отличие от вчерашних потусторонних Бульваров, по всей улице имени Ицамны ярко горели фонари. Судя по номеру последнего дома, путь мне предстоял неблизкий. Поразительно, что такая длинная улица могла оставаться незаметной для горожан, хотя не исключено, что некоторые категории москвичей о ней хорошо знали, как знали о существовании секретных линий правительственного метро или о действующих ядерных реакторах в черте города.
Дома, тянущиеся вдоль расковырянной брусчатки, встречались самые разнообразные; непонятно было даже, как они уживаются на одной улице. Настоящие деревенские избушки со срубами из уложенных крестом почерневших от времени брёвен. Старомосковские купеческие особняки с белой окантовкой. Грубые бараки с покатыми крышами и долгими рядами крошечных окон. Потом, вдруг — колониальные дома, расписанные нездешними яркими цветами, с синими ставнями, будто перенёсшиеся сюда с кубинских открыток. И сразу, встык — номенклатурные шестиэтажные монолиты с четырёхметровыми потолками. Каменная мостовая под моими ногами незаметно перетекла в плотно уложенные бетонные плиты, те — в обычный городской асфальт.
На улице было безлюдно, но во многих окнах горел свет и виднелись человеческие силуэты. Казалось, я попал в нескончаемый театр теней и брёл от одной его сцены к другой. В воздухе неслась музыка — от «Рио-Риты» и Утёсова — до «Биттлз» и современной эстрады. Рассматривать дома, заглядывать в окна и прислушиваться к смене мелодий было так увлекательно, что я и не заметил, как трёхзначные порядковые номера сменились двузначными. Здания постепенно расступались, открывая впереди небольшую площадь, на которой возвышались постройки знакомой пирамидальной формы.
Однако огромный, похожий на древнеримский дворец дом с номером «23» оказался ближе, чем загадочные строения вдалеке. Переступив через своё любопытство, я остановился у его дверей — деревянных, массивных и очень высоких, словно сделанных не для людей, а для неких демиургов будущего. Такие же вели в советские министерства и в станции метро, спроектированные в сталинскую эпоху.
За дверным стеклом маячила картонка с надписью «Вход в мемориальный музей В. Анисимовой с другой стороны здания». Но я нажал на ручку, и дверь открылась.
Наверное, я с чёрного хода попал в тот самый «храм памяти» почившей актрисы, недавно с помпой открытый московскими властями. По всей видимости, это был долгострой: воздух в гулких бесконечных коридорах отдавал чем-то затхлым. Пахло не краской и деньгами, как во всех амбициозных современных проектах, а книжной пылью и потёртой тканью, как от театральных занавесов и старых плюшевых кресел. Возможно, это запах экспонатов, сказал я себе.
Свет давали только висящие высоко под потолком хрустальные люстры, горящие в четверть силы и через одну. В облицованных гранитом стенах через каждые пятьдесят метров темнели проёмы арок — там находились выставочные залы. Помпезные бронзовые доски у входа в каждый из них оглашали название экспозиции: «Первые шаги», «Детский садик», «Здравствуй, школа!», «Гордость класса», и так далее.