Наконец за окном начало светлеть, пропел петух. Во дворе раздались голоса – это слуги шли в конюшню…

Она бессильно откинулась на спинку кресла, содрогаясь, как в лихорадке, и пытаясь найти такое положение, чтобы унять дрожь в ногах. И вдруг платок зашевелился, Андрес сдвинул его с лица и жалобно захныкал: как видно, к нему возвращалось сознание, потому что он сердито взглянул на нее. Когда, вскочив с места, она склонилась над ним…

Она собрала дерн в платок, быстро подошла к печи, добавила в нее поленьев и сучьев и, когда в печи весело затрещало молодое пламя, бросила в него достояние; мертвеца. Потом постояла немного, прислонившись к стене: по щекам ее струились слезы.

Зачерпнув ковшом молоко из горшка, который стоял у огня, она хотела напоить ребенка, но Андрес уже снова заснул. И казалось, он спит здоровым сном…

Тогда она выпила молока сама. Теплое питье показалось ей таким вкусным, что она осушила залпом два или три ковша.

Она не смела говорить вслух: малыш не произнес еще ни одного внятного слова. Но она опустилась на колени у ступеньки кровати и стала беззвучно молиться: «Convertere, Domine, aliquantulum; et deprecare super servos tuos. Ne ultra memineris iniquitatis nostrae: ecce respice, populus tuus omnes nos…»1Обратись,господи'Доколе?Умилосердись над рабами твоими; не гневайся, господи, без меры и не вечно помни беззаконие. Воззри же, мы все народ твой тоже (лат.).

Да, да, она знает, она содеяла смертный грех…

Но это их единственный сын. А у нее самой – семеро. Как же было ей не пойти на вседля спасения единственного сына своей сестры…

Те мысли, что она передумала за эту ночь… то был просто ночной бред. Она не могла вымести, чтобы их единственное дитя умерло у нее на руках, – вот почему она решилась на это…

Симон ни разу не предал ее в беде. Он всегда был добр к каждому человеческому созданию, и больше всего – к ней и к ее детям. А в этом сыне своем он не чаял души и берег его как зеницу ока… Как же было ей не попытаться спасти жизнь мальчика… даже ценой греха…

– Да, господи, то был грех, но пусть он падет на мою голову. Бедное, прекрасное, непорочное дитя Симона и Рамборг. Боже, ты ведь не взыщешь за это с Андреса…

Она опять подошла к кровати и, склонившись над ребенком, подышала на маленькую восковую ручку. Поцеловать ее она не решилась – мальчика нельзя было будить…

Чистый и непорочный… Это было в ту жуткую ночь, когда они вдвоем с фру Осхильд остались в Хэуге, тогда старуха и рассказала ей про это – как она ходила на кладбище в Конунгахелле: «То было тягчайшее испытание в моей жизни, Кристин». Но Бьёрн, сын Гюннара, не был непорочным дитятей, когда лежал при смерти после того, как мечи двоюродных братьев Осхильд, дочери Гэуте, вонзились в его грудь слишком близко к сердцу. Прежде чем его ранили, он убил одного из своих противников, а второй так и остался калекой с того дня, как скрестил клинок с господином Бьёрном…

Кристин стояла у окна, глядя во двор. Между службами взад и вперед хлопотливо сновали люди. По двору бродило несколько молодых телушек… Какие красивые…