– И что, помогает?

– Еще как!

– Так зубы не только чернеют, они же крошатся и разваливаются.

– Светуля, это уже мелочи жизни и издержки отсидки. Положи еще майки, трусы и носки. Только купи новые. Ношеные могут не принять. Тетки, принимающие пакеты, слишком ушлые. Вес передачи не должен превышать восьми килограммов.

– Как твоя язва? – задала я вопрос дрогнувшим голосом. – У вас там есть врач?

– На больничку посылают только в очень тяжелом состоянии. Тут не приходится ждать сочувствия от тюремного персонала. Тут есть фельд–шер, или, как его здесь называют, лепила. Знаешь, в СИЗО даже желудок начинает воспринимать омерзительную пищу, от одного вида которой уже может стошнить. Получается, что человеческий организм ко всему привыкает. Даже к тому, к чему на первый взгляд привыкнуть просто невозможно. Тут нет такого понятия, как «вкусно» или «невкусно». Тут есть такое понятие, как «надо», чтобы организм не съел сам себя. Когда я в первый раз увидел тюремную пищу, у меня появилось сильнейшее желание отдать ее на экспертизу и узнать, из чего она состоит и можно ли ее допускать к употреблению. Крайне неприятно видеть, как мои сокамерники находят в баланде осколки стекла, мусор или крысиный хвост.

– О боже, – поморщилась я.

– А что ты думала – тут и такое встречается. Да и вода здесь практически непригодна для питья. Страшно представить, по каким трубам она протекала, прежде чем сюда попасть. Она мутная, окрашена в рыжий цвет. Прямо не вода, а какая-то непонятная слизь. Основным развлечением в камере являются шашки и кости, сделанные из хлебного мякиша. – Пашка тяжело вздохнул и добавил: – Света, ты должна сделать все возможное и меня отсюда вытащить. Ты слышишь?

– Слышу, – глухо ответила я.

– Вся надежда только на тебя. В тот день, когда ты сидела за рулем, была плохая видимость и шел сильный дождь, ты сказала мне о том, что нуждаешься в моей помощи. Я бросился тебе на помощь, не раздумывая ни минуты, я сел за тебя. Теперь в твоей помощи нуждаюсь я. – Паша напомнил мне, что же произошло на самом деле, в надежде, что у меня проснется совесть и я приступлю к решительным действиям. – Пойми, сидя здесь, я ничего не могу изменить. Я знаю, что тебе сейчас тоже несладко, но мы ведь любим друг друга. Это главное. Ты же моя жена, единственная и неповторимая на всю жизнь. Женам других заключенных сейчас тоже очень сложно. Они крутятся как могут, работают на трех работах, чтобы были деньги на передачи, стоят в диких очередях, приезжают издалека, унижаются перед администрацией, выслушивают различные оскорбления. Любимая, потерпи. Скоро этот кошмар закончится. Мне здесь тоже нелегко. Я и представить себе не мог, что буду запертым в четырех стенах. Я здесь целыми днями нахожусь под психологическим и физическим давлением. Следак постоянно путает показания, и, как назло, Жорж куда-то пропал. Но меня бережет твоя любовь. Она мне помогает. Мы же с тобой близкие люди. Срочно разыщи Жоржа или найди другого хорошего адвоката. Заплати кому надо, но вытащи меня отсюда как можно быстрее. – В Пашкином голосе слышалось отчаяние.