Он приплыл к коммуне в удачное время. После обеда и короткого отдыха коммунары ушли на работу. В лагере остались только стряпухи — тетка Арина, жена Ивана Солдата, и Мотька.
Касьянов поздоровался с ними, спросил, где Бастрыков. Председатель коммуны был на раскорчевке. Показываться всем коммунарам не входило в расчеты Касьянова. Он попросил Мотьку сбегать к месту работы и позвать Бастрыкова.
— Скажи, дочка, Бастрыкову, что приехал товарищ из волкома партии.
Мотька исполнила просьбу молниеносно. Не успел Касьянов докурить папиросу, как увидел Бастрыкова. Тот шел по тропе скорыми, широкими шагами. Порфирий Игнатьевич настолько точно обрисовал внешность Бастрыкова, что Касьянов узнал бы его даже в толпе. «Крупный мужик. И сильный, видать», — подумал Касьянов, ощупывая наган, спрятанный на животе, и отвернулся — сделал вид, что смотрит на беркутов, круживших над просторами заречья.
— Здравствуй, товарищ, — сказал Бастрыков, когда до приехавшего осталось несколько шагов.
Касьянов не спеша обернулся, как бы недовольный тем, что его оторвали от наблюдений.
— Здравствуй, Бастрыков, здравствуй. — И Касьянов первым подал руку, усмехнулся, все еще глядя туда, в небо, в ширь лугов. — Старый беркут, видно, молодого летать обучал. Начнет молодой к земле прижиматься, а тот его в брюхо клюет, ввысь гонит.
— Тут вот, на соснах, три гнезда у них было, — сказал Бастрыков и круто переменил разговор: — А кто будете, товарищ? По какой нужде к нам пожаловали?
— Черемисина в волком посылал? — Касьянов посмотрел на Бастрыкова из-под очков и тут же отвел глаза. Бастрыков так и прошивал его насквозь своим взглядом. «Неужели о чем-нибудь догадывается?» — подумал Касьянов, ощущая холодок на спине.
Но Бастрыков даже повеселел от упоминания о Терехе.
— А где он сам-то? Мы ждем его, ждем, а его все нету. Думали, уж не стряслось ли с ним что-нибудь?
— А ведь в самом деле стряслось! Приплыл он в Парабель больной. С пятого на десятое доложил волкому о вашем житье-бытье, и положили его в больницу.
— Тереху? В больницу? Да он крепче вон той сухостойной сосны… — изумился Бастрыков, а Касьянов понял, что надо дать попятный ход.
— Ну, знаешь, бывает и на старуху проруха, — деланно улыбнулся он. — Чирей у него на шее вот такой вскочил. — Касьянов сжал кулак и потряс им. — Сделали разрез, заживает. А все-таки, сам понимаешь, веслом много не наработаешь, когда на шее рана.
— Фу-ты, чертовщина какая! Чирей! Не знал, что Тереха такой нежный, — засмеялся Бастрыков.
Касьянов решил сокрушить недоверие Бастрыкова и сделал с этой целью заход с другой стороны.
— Ну, Тереха ваш никуда не денется. Не сегодня, так завтра приедет. А письмо твое волком рассмотрел. Ряд важных вопросов ставишь: насчет экспроприации имущества Порфирия Исаева, о помощи туземному населению, об агитации за вступление в коммуну бедноты из Каргасока и Парабели.
Бастрыков даже придержал дыхание, чтобы ненароком не пропустить чего-нибудь из того, что говорил приехавший. Касьянов же с такой точностью излагал письмо партийной ячейки в волостной комитет, что если б у Бастрыкова и возникли какие-нибудь сомнения, то после всего услышанного для них не осталось никаких оснований.