Старший сын Сезинанды Вульфрад что-то строил из брусочков. Когда вошел Ролло, он первый заковылял к нему. У Ролло всегда был дар привлекать к себе детей. Ролло взлохматил ему волосы. Потом взял на руки сына. Тот захныкал и успокоился лишь, когда Сезинанда торопливо протянула ему погремушку. Теперь Гийом серьезно глядел на отца. Сердце Ролло затопила нежность.
Эмма пришла в детскую позже. Смотрела на них двоих сияющим взором. Они помирились. Ролло не стал ей ничего говорить о Бьерне. Но, когда он ушел, с ней об этом заговорила Сезинанда. Сказала, что весь двор уже судачит о ней и Серебряном Плаще.
Птичка лишь смеялась в ответ. Что ей Бьерн? Конечно, он очень мил, с ним легко, к тому же ей нравилось заигрывать с ним, пробовать на нем силу своих чар. Ведь Ролло сейчас, кроме его похода, ничего не волновало. Поэтому, когда на другой день он опять оставил ее, она уехала с Бьерном на охоту.
Охотничьи угодья Руана начинались за болотами реки Робек, где рос тростник, полностью скрывавший всадника верхом на коне. И все же с горы, где ранее обитала Снэфрид, а теперь располагался женский монастырь Святой Катерины, все же заметили вереницу охотников, и настоятельница Виберга вышла к дороге с явным намерением переговорить с женой правителя.
Эмма, оживленная и беспечная, ехала на горячей буланой кобыле между Бьерном и Беренгаром. Ее лошадь звали Ригунтой, в честь первой кобылы, когда-то подаренной Эмме Ролло, на какую новая была очень похожа. Эмма рассказывала Бьерну историю первой Ригунты и постаралась не заметить спешно идущую к ней Вибергу.
У той, как всегда, было недовольное, осуждающее лицо, и Эмма, не желая, чтобы ворчливая Виберга испортила ей настроение перед гоном – это считалось дурной приметой, – дала шпоры Ригунте. Она считалась неплохой наездницей и вся была в предвкушении гонки за матерым красавцем-оленем, какого выследили в лесу за болотами.
– У него девять отростков на голове, – объяснял Эмме старик-егерь, весь в шкурах, сам словно дикий зверь. – Мои люди выследили его лежбище. Это настоящий король леса, одиночка, и я давно говорил о нем Роллону, да у него, видно, есть дела поважнее охоты.
Эмма заговорщически перемигивалась со своими спутниками. Вся свита была в приподнятом настроении. Загнать такого зверя было мечтой любого охотника. И когда затрубили рога и ловчие спустили собак, все вмиг пришпорили лошадей, охваченные азартом в предвкушении отменного лова.
В воздухе раздавался яростный лай собак, почувствовавших добычу. Временами свора останавливалась и нюхала воздух. После этого охотники трубили в рога, давая отставшим сигнал, что след снова взят, и гонка продолжалась. Вскоре за молодым подлеском в низине показался и сам зверь – огромный, желтовато-коричневый, с темным, не успевшим отлинять, брюхом. Ветвистые отполированные чащей рога короной высились на голове. Даже на расстоянии было заметно, как напряглись его мускулы, когда, завидев преследователей, он закинул назад свою ветвистую голову и стремглав понесся в чащу леса.
– Король лесов! – воскликнул Беренгар, пришпорил коня и, перепрыгивая через пни, огибая стволы, кинулся следом. Охотники растянулись. Гонка по лесу представляла собой не только травлю зверя, но и демонстрацию умения ездить верхом. Эмма порой взволнованно и весело взвизгивала, когда приходилось перескакивать через ров или, пригибаясь к гриве лошади, проноситься под склоненными ветвями.