Проходят часы, но никто их не замечает. Кто-то заговорил о сексе, и все наперебой принялись хвастаться личными достижениями, о чем утром пожалеют. Люди рядом с ним целуются, а Тара по-прежнему обрабатывает ему шею, массируя верх позвоночника маленькими жесткими пальчиками. Но действие наркотика улетучилось, и то, что раньше казалось приятным массажем, теперь похоже на тычки и щипки, а когда он вглядывается в птичье лицо Тары, оно вдруг начинает казаться карикатурным и злобным: слишком большой рот, слишком круглые глаза, как у маленького безволосого зверька. Он также замечает, что она старше, чем он думал — боже, да ей не меньше тридцати восьми, — и что у нее между зубов какая-то белая паста, вроде замазки. И Декстер больше не может сдерживать ужас перед наступающим днем, ползущий по позвоночнику, — ужас, страх и стыд, всплывающие на поверхность с липким химическим потом. Он резко садится, поеживается и медленно проводит ладонями по лицу, словно пытаясь вытереться.

Светает. На Колдхарбор-Лейн поют дрозды, и у него возникает ощущение — яркое, почти как галлюцинация, — что внутри у него ничего нет: он пуст, как пасхальное яйцо. От массажа в верхней части спины образовался жесткий напряженный комок, музыка утихла, кто-то в кровати просит чая, и все вдруг хотят чая, чая, чая, поэтому Декстер встает и подходит к огромному холодильнику, такому же, как у него самого, зловещего индустриального вида, похожему на некий агрегат из генетической лаборатории. Он открывает дверцу и рассеянно оглядывает содержимое холодильника. В целлофановом пакете догнивает салат; пакет раздулся и вот-вот лопнет. Декстер моргает, и картинка в последний раз вздрагивает и становится четкой; он видит бутылку водки. Спрятавшись за дверцей холодильника, он делает большой глоток водки и запивает кислым яблочным соком, который отвратительно пенится во рту. Поморщившись, проглатывает жидкость и вместе с ней жвачку. Кто-то снова просит чая. Обнаружив пакет с молоком, он взвешивает его в руке, и ему в голову приходит мысль.

— Молоко кончилось! — кричит он.

— Там должно еще быть, — подает голос Гиббси, или Биггси.

— Нет. Пусто. Пойду куплю. — Он ставит в холодильник полный запечатанный пакет. — Минут через пять буду. Кому-нибудь что-нибудь взять? Сигарет? Жвачки?

Его новые друзья молчат, и он тихо выходит, спускается по лестнице и выбегает на улицу, толкая дверь с такой силой, будто ему не хватает воздуха, и бежит, бежит, чтобы никогда больше не видеть этих замечательных людей.

На Электрик-авеню он видит будку такси-службы. 15 июля 1993 года солнце встает в 5.01, и Декстер Мэйхью в аду уже с рассветом.

Эмма Морли ведет здоровый образ жизни и не злоупотребляет алкоголем. В последнее время она спит по восемь часов в сутки, легко встает без будильника чуть раньше половины седьмого и выпивает большой стакан воды (первые 250 мл из необходимой дневной нормы в 1,5 л); воду она наливает из нового графина в новый стакан, что стоит в луче ясного утреннего света рядом с ее теплой и чистой двуспальной кроватью. Графин. У нее есть графин. Не верится.