Дальше не продолжаю, но Алтынай уже смеётся:

— Скотин было три, не одна. И да, заставить убирать их самих было бы хорошо. Но не ждать же утра? Рядом с этим… — она брезгливо косится глазами влево и вниз.

— Да это понятно…

— Так, этот кусок войлока просто выбросим, — через секунду разрешает мои сомнения Алтынай. — Не хранить же эту гадость…

— С удовольствием, — комментирую, уже скатывая вместе с Алтынай в трубочку (гадостью внутрь) означенный кусок войлока. — Я почему-то не подумал, что можно просто выбросить: у нас в домах полы деревянные. Так просто кусок пола из дома не выкинешь.

— У нас — не у вас, — продолжает смеяться Алтынай. — И слава Аллаху…

— А вот пьяные у вас совсем как у нас, — неожиданно для себя, делюсь нахлынувшими ассоциациями и ретроспекциями. — Такая же пьяная мерзость…

— Хмельное ещё никому не добавило ни ума, ни счастья, — рассудительно отвечает Алтынай, явно что-то вспоминая. — Не зря это харам. А если нарушил, сам себя и накажешь за это в итоге.

— Воистину, согласен, — мне и самому на ум в связи с алкоголем приходит минимум ограниченно смешного; в основном — печальное и трагическое. — Интересно, как и чем они ухитрились так упиться? У вас же вообще хмельного не водится?

— Кумыс, — пожимает плечами Алтынай. — При известной сноровке, его можно сбродить так, что будет пьянить… Еркен, кстати, на старом месте регулярно менял мясо на арак и шарап. Отец его грозился выгнать из стойбища. Потом к Еркену приехали родственники, он вроде бы перестал пить. Но сейчас почему-то опять за своё… Уже вместе с родственниками. И ведь голод уже не страшен, зачем пить? Родных он не терял, тоску души глушить незачем, — наивно и задумчиво бормочет Алтынай, перетягивая свёрнутый трубочкой загаженный кусок войлока кожаным шнурком и направляясь к выходу из юрты.

— Сестра, если человек пристрастился к любому дурману, хоть и к хмельному питью, твоя обычная рассудительность (хочу сказать «логика») у него уже не работает. Это я тебе как целитель говорю. Его мозг будет работать уже совсем по другим законам. Не трать время на мысли о нём… Куда это ты направилась ночью? — спрашиваю Алтынай, выходящую из юрты, с намерением к ней присоединиться.

Потому что отпускать её одну, в свете последних событий, совсем не хочется: вроде и все свои вокруг, но если и тут возможны такие вот чудеса с пьяными соседями… Лучше провожу. С такими «своими» и чужих не надо.

— Пойду выброшу это в огонь, — Алтынай кивает на войлок в руках.

— Пошли вместе. На всякий случай…

У костра, на самом краю плато, встречаем группу молодёжи, весело обсуждающую предстоящую завтра рыбную ловлю в Кара-Су. И затихающую при виде нас с Алтынай.

— Всем вольно, — бормочу. — Мы не ругаться. Мы эту гадость сжечь.

Затем нас приглашают задержаться у костра и около часа потчуют шашлыком из рыбы и чаем.

Что оказывается очень кстати, так как поесть мы сегодня просто забыли.

При виде нас с Алтынай, парни почему-то откровенно стесняются, и беседа получается скомканной. Мы, переглянувшись, решаем не злоупотреблять гостеприимством, и, набрав шашлыка с собой и отлив себе чая в пустой котелок, возвращаемся в свою юрту.