толстыми, как бревна, руками. Голова, размером с пивной котел, медленно повернулась в сторону связанного пленника, маленькие глазки пробежали по нему с головы до ног.

— Звали, хозяин?

Голос его был тяжелым, грохочущим, словно огромная неторопливая туча приближалась к бургу.

Лаурс с силой ударил Фарамунда ногой:

— Громыхало! Разделай его так, чтобы орал, не переставая. Когда сломишь, кликни! А потом мы снимем с него... живого, ха-ха!.. шкуру и набьем чучело. Моим лучникам надо на чем-то упражняться.

Громыхало спросил тем же гулким грохочущим голосом:

— А что... вы не останетесь?

В голосе палача звучало удивление. Фарамунд понял, что хозяин любит наблюдать за пытками. А то и сам берет в руки клещи.

— Сперва разберусь там, — ответил Лаурс зло. — Слишком много убитых... Почему, кто прозевал? Ты заставь говорить этого, а я — тех лодырей, что как-то пропустили этих сволочей. Наверное, и выпустили...

— Он был не один?

Лаурс вместо ответа лишь ударил пленника под ребра, но теперь Фарамунд лежал другим боком. Удар отозвался болезненно, однако Фарамунд заставил себя не повести и бровью. Он понял, чего хочет хозяин бурга, значит — надо растянуть пытку как можно дольше.

— Стойкий, — усмехнулся Лаурс недобро. — Ничего, Громыхало и не таких ломал!.. Как только начнет орать, тут же кликни!

— Слушаюсь, хозяин, — ответил палач, которого тот назвал Громыхало. — С виду он крепкий, но до вечера вряд ли дотерпит.

Когда шаги хозяина затихли, Фарамунд сказал негромко:

— Да ты и сам крепкий... Был воином? А то и десятником?

— Довелось, — ответил Громыхало довольно. — У тебя наметан глаз... Ты сам тоже... того. Говорят, ты дрался, чтобы дать сбежать своему дружку? Мог бы и сам, но задерживал?

— Да, — ответил он. — Настоящий вожак должен заботиться о своих людях, верно?

Громыхало положил на раскаленные угли щипцы, острые штыри. Широкое лицо было деловитым, задумчивым.

— Это верно. Но так мало кто делает.

— Как видишь, я делаю.

— Ну, ты... Вот и попался.

Он гулко хохотнул, довольный своим умозаключением. Толстые щеки затряслись. Фарамунд сказал, стараясь придать голосу как можно больше убедительности:

— Да, но мои люди ушли. И сейчас делят добычу. А мы взяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить, хоть еще больше.

Громыхало кивнул в задумчивости.

— Да, это ты... гм... за таким, понятно, люди идут. Сейчас мало кому можно доверять.

Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкий стол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалого веса, то ли вздутых мышц воина.

Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола, левую — на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередно развязывал и закреплял руки.

Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню. Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета, медленно, но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.

Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахло засохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамунд заставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось как схваченный воробей.