Возле ручья ко мне прилип один из местных с навязчивым предложением помощи, но избавиться от него удалось без труда.

Прошлась вдоль ручья с независимым видом, наклонилась к нему в еще одном месте и обнаружила, что в этой точке меня со стороны озера не видно – от любопытных взглядов закрыли нагромождения камней. Немного выждала у воды, проверяя наличие погони: если кто-то наблюдал за моим брожением, то сейчас было самое время вернуть блудную овцу в стадо.

Показательно, что в этот момент безделье совсем не тяготило. Сидя на камушке, я искренне любовалась диким, первозданным пейзажем и слушала тишину, разбитую плеском порожистого ручья. Небо пестрело пунцовыми и фиолетовыми проплешинами облаков, над самым горизонтом из-под туч выглядывал густо-оранжевый диск солнца. Закат окрашивал скалы розовым, и на нем синели негустая растительность и угловатые тени камней. Яркий, красочный, совершенно земной пейзаж. Где-то неподалеку протяжными свистами перекликались то ли звери, то ли птицы.

Все-таки какое же это наслаждение – побыть в одиночестве, вылезти из пустого и скучного каменного мешка, и как сильно меня допекли чрезмерная услужливость аборигенов, их навязчиво-совершенный облик, простые желания и небогатый эмоциональный диапазон. Легче становилось буквально на глазах, с каждой проведенной вдали от местных секундой. Пожалуй, даже если меня прямо сейчас вернут обратно, эта передышка все равно пойдет на пользу.

Лагерь аборигенов был пугающе тих: ни громких голосов, ни других звуков. Меня так и подмывало выглянуть из-за камней, убедиться, что он все еще на месте, что жизнь продолжается. А то начало казаться, будто все жители человейника замерли сломанными роботами – как тогда, при взрыве – и в отсутствие наблюдателя жизни в этом месте просто нет. Один раз даже не выдержала, высунулась; конечно, все там было нормально.

В мою сторону никто не смотрел и возвращать меня в лагерь не спешил. Через несколько минут я тихо, озираясь, двинулась дальше, к большой черной трещине, которая сейчас была скрыта за кустами.

Пробираться по камням, несмотря на небольшую крутизну склона, оказалось неудобно. Мелкое крошево осыпалось под ногами, и хорошо еще, что мои ботинки из полиморфа могли образовывать плотные, твердые подошвы. Не зря я выбрала дорогую, но самую универсальную модель – не ту, которая знала несколько фасонов и цветов почти одинаковых изящных туфелек, а ту, что имела большой диапазон – от удобных туфель на основательной танкетке до низких крепких ботинок.

Из пещеры дохнуло прохладой и сыростью. После закатного солнца глаза не сразу привыкли к сумраку, и я, осторожно пробравшись внутрь, некоторое время стояла вблизи выхода, таращась в темноту. Кажется, моя вылазка заканчивается, не успев начаться: фонаря-то нет! И осветительный камень я прихватить не догадалась.

Но вскоре взгляд привык и начал различать в глубине бледно-желтые, тускло светящиеся пятна и темные силуэты. Осторожно ощупывая ногой пол и выбирая место для следующего шага, я медленно двинулась дальше.

Свет давали кристаллы – точно такие, какие использовались для освещения спален в городе. Включать их на полную яркость я не стала, чтобы не привлекать внимания, осторожно вынула ближайший из подставки и легко погладила.