Набираю Муратова.
Для себя, значит, приготовила? Но если оставила половину… А Муратов сказал — половину… Шприц на пять кубиков. Значит, либо не успела воткнуть до конца, либо передумала. И я очень надеюсь, что в ней сейчас не смертельная доза.
Потерпи, пожалуйста, моя девочка. Не уходи…
— Да, — наконец-то отвечает Муратов.
— Я на месте.
— Вижу. Коли.
Поднимаю шприц.
— Сергей… — слышу в ухе дядькин голос. — Втыкай иглу в мышцу, в предплечье. На поршень не дави. Закрывай глаза. Будет вспышка. Потом — включишь камеру на телефоне.
Закатываю рукав. Пальцы подрагивают. Резко вгоняют иглу в мышцу, морщась от неприятного ощущения. Слышу стук гранаты об пол.
— Вводи… — азартно требует по телефону Муратов. Зажмуриваюсь и закрываю предплечьем глаза. Но даже через веки и руку белый всполох бьёт по глазам, чуть обжигая сетчатку. Считаю про себя секунды, когда можно уже открыть.
— Я не вижу тебя, — разочаровано.
— Я за твою технику не отвечаю. Могу включить свою камеру.
Нажимаю видеовызов. В глазах черные точки. Слепо смотрю в камеру телефона.
— Не знаю… не знаю… Зольников, — капризно. — Теперь я не уверен, что в тебе тот же самый шприц. Пожалуй, сменим на ствол.
— Что?..
— Я просто хочу посмотреть — из большой любви ты мою женщину трахал или так… Достань ствол, приставь к виску. Я хочу это записать. Ведь, если ты выстрелишь, она выживет. И я хочу ей это показать. Как сильно ты её любил. Достойное признание, не находишь? Доставай. Он у тебя есть. Я вижу кобуру.
Ну, пиздец, Зольников? Тут даже реанимация не поможет. Заторможенно достаю ствол.
— Брат! — срываются братья. Раскрываю ладонь, тормозя их.
— Взведи курок, приставь к виску.
Слепну сильнее, чем от вспышки световой. Но послушно делаю. Вот это краш-тест, Зольников! Вывезешь?
Где-то фоном в ухе слышу Андрея:
— Тяни время, в отделе пробивают локацию по номеру.
Это бесполезно, Муратов не дурак, у него переадресация на какой-нибудь чёрный, а это ни один час. Могут и до завтра пробивать. А он может симки каждые полчаса менять.
— И Настин номер пробивают тоже! — словно читая мои мысли добавляет брат.
Это уже реальнее. Но все равно — не факт.
— Покажи Настю, — требую я у Муратова. — Хочу видеть, что она еще жива.
А что потом Зольников? По обстоятельствам потом.
— Брат, в Альфе свой человек, не вздумай… Мы возьмем его, — голос Ивана.
— Яра уже едет в гарнизон, — добавляет дядька. — У нее твой код протокола.
Возьмём, но когда?
Ох, как ствол у виска ускоряет реальность!
Дядька тоже что-то говорит мне. Выдираю наушник из уха. Не мешайте мне. Делайте, что можете. И я буду делать, что могу.
На экране наконец-то появляется Настино лицо. Вздрагиваю. Бледная очень. Губы синие. Черты лица обостренные. Веки закрыты. Моя грудная клетка сжимается.
— Она жива?.. — выдыхаю я.
Переводит камеру чуть ниже, на шею. Венка едва заметно бьётся.
— Видишь?
«Не туда смотришь, Зольников!» — даю я себе мысленно пару отрезвляющих оплеух. И сосредотачиваюсь на деталях вокруг.
Подушка. Наволочка белая. Грубоватая. Застиранная. С крупным льняным волокном. С краю — серое пятно, похожее… на что? Что-то знакомое!..