– Всех не возьму, – сказал он, – пусть люди отдохнут. А Сашке Конюхову и вовсе на свадьбу пора.
– Так-то лучше, – генерал закурил снова.
– Ласс.
Слово было произнесено шепотом, одним шевелением губ. Вокруг не было никого – но несколько мгновений спустя из тьмы, которую ручной фонарик располосовал желтым конусом света, вперед шагнула фигура. Остановилась на самой границе света и тьмы. Тихо брякнули костяные амулеты, намеренно сжатые в ладони. Нефедов выключил фонарик.
– Старший…
Еле слышное шипение в голосе ясно показывало, что рядом стоит альв. Но старшина и так знал, кто перед ним.
– Ласс… – он помолчал и перешел на язык, знакомый с детства, потому что найти в русском нужные интонации было трудно. – Приказывать не хочу и не буду. Людская война кончилась. Ты сам знаешь, что договор с альвами почти утратил силу, теперь вы не обязаны нам помогать. Альвы честно сражались рядом с нами, теперь ваши земли в неприкосновенности. Ты знаешь это.
– Знаю, Старший.
– Кланы приняли назад своих бойцов, они дали им новые имена и новые ли’рраат антоли[20]. Теперь больше нет того, что связывало кланы и людей. Ты знаешь это.
– Знаю, Старший.
– Моя война всегда со мной. Она поцеловала меня в губы, Младший, и теперь не уйдет. Я не желаю приказывать. И не могу просить. Я просто спрашиваю. Ты – уйдешь?
Ласс молчал. Он молчал минуту или две. Потом черная тень на границе света и тьмы чуть шевельнулась.
– Я – стир’кьялли, Старший. Ты спрашиваешь зря.
Из темноты выступили еще двое. Тэссер и Тар’Наль, альвы-снайперы. Нефедов уже давно видел, как изменились тени, но молчал, никак не показывая это. Теперь посмотрел на каждого, качнул головой.
– Мы все стир’кьялли, – сказал Тэссер. – У нас нет другого пути, мы присягали тебе на кости, железе и крови…
– Я освобождаю вас от присяги, – ответил старшина. Он нагнулся, взял щепоть земли из-под ног. Потом медленно снял с шеи костяной оберег на тонком кожаном шнуре, положил в ладонь поверх земли. Свободной рукой вынул из ножен финку и полоснул чуть выше, по бугру около большого пальца. Кровь потекла в ладонь, согнутую ковшиком.
– Железо отворяет кровь. Кровь обмывает кость. Кость ложится в землю. Земля впитает кровь. Кровь источит железо, – он резко сжал пальцы и сломал оберег, превратив его в горсть костяных осколков. Ледяной ветер ударил ему в лицо, ладонь онемела, точно на сильном морозе. Альвы молча смотрели, как из кулака по запястью текут черные струйки, переплетаясь и застывая. Ласс шагнул вперед и положил свои пальцы на кулак старшины.
– Ты освободил меня от присяги. Я себя от присяги не освобождал. Мы все пойдем рядом с тобой.
Трое кивнули, отступили в тень, растворились во мраке, словно их и не было.
– Ран’стал, тэллэс…[21] – сказал им вслед Нефедов. – Спасибо.
– Что глядишь туда? – спросил у старшины старик Родионыч. – Плохое место, сынок.
– Гляжу, потому что мои все это время там были, на берегу, – Нефедов не хотел темнить, да и незачем было, – я их еще вчера туда отправил. А сейчас они возвращаются.
– Ох ты… – проворчал старый шахтер. – На том берегу? Да как же они… А почем знаешь, что возвращаются?