– Я знал, что тебе понравится, – хмыкнул Лопатов-Пяткин, обняв меня за плечи.

Чуть отстранившись, я сбросила его руки и, по-прежнему улыбаясь, хмыкнула:

– Не обольщайся, дверь в спальню все равно будет закрыта.

А потом резко развернулась и скрылась в длинном бесконечном коридоре.

– Можешь затягивать поводок, – добавила я, не оглядываясь.

Итак, я, пленница, стала полевым командиром в немногочисленной, но свирепой армии графа Василия Лопатова-Пяткина.

Конечно, я не была монашкой и мужчины у меня были. Но отчего-то при мысли о графе в моей опочивальне на меня нападала какая-то странная брезгливость, будто он мог меня замарать.

Посему ко сну я готовилась почти как полководец к генеральному сражению. Свечи зажигать не стала. Для начала проверила засов. Тот, к неудовольствию, оказался хлипеньким, плохеньким, так и просился оказаться выбитым от самого легкого толчка. Потом долго простукивала стены в поисках упомянутого потайного хода. Присмотревшись к высокому комоду, я уверилась, что тот может оказаться вполне приличной преградой, скажем, для вурдалака, решившего проникнуть ко мне ночью и порешить за прежние обиды.

Но придумать план спасения оказалось проще, чем претворить его в жизнь. Натужно пыхтя и надрываясь, я попыталась передвинуть невыносимо тяжелый комод. На втором вершке силы покинули меня, а расстояние до двери стало казаться непреодолимым. Протиснувшись между полированным деревянным боком и стеной, я уперлась руками в каменную кладку и попыталась отодвинуть махину всем своим весом. С протяжным жалобным скрипом комод подался еще на мизинец, собрав в сборки пыльный тонкий, как тряпица, ковер на полу. Потом вдруг одна гнутая ножка треснула, и, грохоча, громадина накренилась на один бок. Я перевела дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ноги тряслись, а каждая поджилочка в теле ныла. Тогда-то в мою спальню и постучались. Я замерла в кромешной тьме, страшась пошевелиться. Стук повторился, уже настойчивее и увереннее, а мужской голос позвал в тишине:

– Наталья! Открой! Это Степан.

Тусанин?!

Я быстро подскочила к двери, отодвинула засов и выглянула в коридор. Хранитель поспешно удалялся, будто, пока я колебалась, открывать ли, он передумал и дал стрекача. В темноте раздавались его шаги.

– Эй! Подожди! – окликнула я его.

Он оглянулся и замер в нерешительности, а потом брякнул первое, что пришло в голову:

– Ты чего в потемках? Свечей не хватило?

– Некогда рассусоливать! Шевелись! – рявкнула я, снова скрываясь в спальне. К счастью, кроме нас двоих, в коридоре никого не оказалось.

Степан вошел, плотно притворив за собой дверь.

– Ты чего делаешь? – изумился он, глядя на то, как я изо всех сил стараюсь отодвинуть комод.

– Давай, помоги, коль заявился! – бросила я надрывно.

– У меня к тебе есть разговор, – проскрипел он, с натугой приподнимая скособоченную махину. – Берись за другую сторону, попробуем перенести! Ага!

– Говори! – согласилась я.

Удерживать махину на весу оказалось гораздо тяжелее, чем передвигать. Мы сделали три нетвердых шага и с грохотом уронили мебелишку на пол. Тут же хрустнула вторая ножка, со стуком деревянный угол уперся в пол.