Сердце дона Родриго учащённо забилось, а «интерес» к женскому полу значимо проснулся, о чём он и не замедлил торжественно объявить.

Дальше всё было, как могло показаться, просто и предсказуемо. Встреча. Знакомство. Диалоги. Монологи. Взаимные признания в любви. Красивые серенады и томные вздохи при Луне.

Но потом, как водится, случилась закавыка. В любовную идиллию вмешались отец и матушка Марии (Ян ван Либеке и мадам Гертруда). Выяснилось, что «Домингесы» и «Гонсалесы» являются – ещё по давнишним каталонским делам – злостными врагами.

Начались интриги и дуэли. Пришлось прибегнуть к проверенному «шекспировскому» средству. То бишь, к тайному венчанию и хитрому «индейскому зелью».

Мария – якобы – умерла. Состоялись пышные похороны, в которых была задействована вся театральная труппа «Глобус и клоуны», включая Иефа и Тита Шнуффия. Ослик перемещал по сцене «катафалк», а пёс скорбно, с благородным надрывом, подвывал.

Потом, ясные пончики, зажаренные в чистейшем оливковом масле, дон Родриго спустился «в склеп» и – с помощью «индейского тайного противоядия» – «оживил» юную супругу.

– Родриго, что мы будем делать? – спросил Франк ван Либеке. – Куда направимся?

– Конечно же, в славную Мендосу, – состроив слащавую физиономию, ответил Тиль. – Там с вечных гор стекают звонкие ручьи. А мужчины и женщины, позабыв про сон, ночи напролёт предаются – чувственной любви…

«Поэт хренов», – мысленно поморщился Макаров. – «Даже дельной рифмы толком подобрать не смог…».

Комедианты вышли на поклон.

Сперва зрители встретили их достаточно прохладно, но осознав, что Филипп Второй пребывает в состоянии нешуточной эйфории, принялись бурно аплодировать и громко кричать – «Браво!».

Потом благородная публика покинула террасу.

Во внутренний дворик спустился пожилой дворецкий и сделал два заманчивых предложения, не терпящих отказа. Леониду и Даниленко предписывалось незамедлительно проследовать в королевские покои, на аудиенцию. А всем остальным лицедеям – по устоявшейся средневековой традиции – пройти на дворцовую кухню, дабы полновесно насладиться качеством господских объедков, оставшихся после завтрака…

Филипп, нервно обгрызая ногти на пальцах правой руки, восседал на низеньком раззолочённом троне, установленном на квадратном помосте. Рядом с помостом стоял самый обыкновенный стул, на котором располагался непрезентабельный седобородый тип. За троном застыл – с обнажённым мечом в правой руке – темнолицый здоровяк в мавританских одеждах.

«Король, определённо, взволнован», – отметил Лёнька. – Более того, он нешуточно возбуждён. Из серии: – «До заветной мечты – рукой подать…». Дяденька на стуле? Облачён в чёрную бесформенную хламиду. Это не монашеская ряса. М-м-м…. На кого же он похож обликом? Пожалуй, на библиотекаря…. Мавр с обнажённым мечом? Обыкновенный средневековый сторожевой пёс. Не более того…».

Заметив вошедших, Филипп оставил ногти в покое и, одобрительно поглядывая на Даниленко, произнёс:

– Много слышал про тебя, Уленшпигель. Рад встрече.

После этого он перевёл взгляд на Лёньку и поморщился: