Федор Михайлович переступил порог. За ним последовал Фока. Правда, Люська попыталась ему в том воспрепятствовать, но швейцар взял ее за плечо и оттолкнул в сторону. Люська привычно выругалась и махом опорожнила стакан, видно, в компенсацию потраченных усилий.

Тартищев миновал прихожую и вошел в комнату.

И тотчас увидел сидящего за столом мрачного типа. Небритая физиономия, грязный тельник, босые ноги. Совсем не похоже, чтобы подобный субъект появился здесь пару часов назад. Судя по запаху перегара и высоте щетины, он отсиживался здесь не меньше двух суток. А если взять за точку отсчета возраст синяка под глазом певички, то и того больше. Хотя, если верить Фоке, Люська от недостатка кавалеров не страдала, и синяк вполне мог появиться от оплеухи другого собутыльника.

— Спокойно, полиция! — сказал Тартищев и посмотрел на гостя певички. — Предъявите документы.

Тот провел под носом ребром грязной ладони и громко срыгнул воздух.

— Отвяжись, легавый, — тип был изрядно пьян, но не настолько, чтобы не понять вопрос о документах. — Плакат у меня завсегда при себе. — Он полез в изголовье кровати и достал из-под подушки замызганный паспорт.

Тартищев внимательно его просмотрел. Тип значился мещанином Александром Мироновым.

— Чем занимаешься? — спросил он Миронова.

— А чем придется! — ответил тот лихо. — Стрижем, бреем, пиявки ставим. Слыхал про парикмахерское заведение Якова Уколова? Так я там вторым мастером.

— И что ж ты, второй мастер, здесь прохлаждаешься? — справился Тартищев, возвращая ему паспорт.

— А Яшка мне на дверь показал, погань такая! — сплюнул прямо на пол Миронов и пожаловался:

— Вишь, я клиенту ухо нечаянно поцарапал, вот он и взъярился!

— Ладно, с тобой все ясно! — махнул Тартищев и повернулся к Люське. — Сколько дней он у тебя отирается?

— Да почитай, дня три уже! — Певичка подняла глаза к потолку и уточнила:

— А то и четыре!

— А сегодня кто-нибудь к тебе заходил?

— Не-а, — Люська вполне убедительно вытаращила глаза, — никто не заходил даже соседи.

— И никого незнакомого в коридоре не встречала?

— А я и не выходила в коридор. Мы с ним, — кивнула она головой на приятеля, — до полудня спали, а сейчас вот обедать собрались.

— Выходит, ничего не видела, ничего не слышала, ничего необычного не заметила? — без особой надежды спросил Тартищев, прикидывая, сколько же времени понадобится, чтобы опросить всех жильцов дома.

Но Любка неожиданно ответила на его вопрос:

— Че ж не видела. Видела. Только это мне необычным показалось, а как уж вам, не знаю!

Тартищев напрягся:

— Что ты видела?

— Да я с час назад подошла к окну шторы раздвинуть и Любкиного хахаля заметила. Он в экипаж заскакивал. А странное то, что он на ходу с себя фартук стягивал. Знаете, такой, какие дворники носят. Я еще удивилась. Любка рассказывала, что он солидный господин, обеспеченный, хотя и в возрасте. А тут на тебе, дворник!

— О какой Любке ты говоришь? — быстро спросил Тартищев.

— О Гусаре, — пояснила Люська. — Мы с ней вместе в варьете выступали, а здесь в 207-м номере сестра ее живет, Наташка! Я не то раз, не то два видела, как этот господин Любку на извозчике к нашему дому подвозил. Внутрь не заходил. Я у Любки спросила, она и сказала, что это ее кавалер. Солидный, мол, господин и влиятельный. А то, что пожилой, роли не играет, лишь бы финажки водились. — И Люська потерла большим пальцем указательный — весьма узнаваемый жест для всех слоев населения без исключения.